МОЁ ПРОИСХОЖДЕНИЕ
Ввиду некоторых важных для меня событий – прошедшего в 2016 г. моего 85-летия и моей же кончины, ожидаемой в текущем, 2017 г. [был ещё жив 18.01.2021], спешу поведать о моём происхождении то, что не раз рассказывал окружавшим меня людям, но только недавно нашёл время изложить наиболее полно и систематично, с допущением, что эта информация может пригодиться и моим потомкам, которые у меня, как ни странно, всё-таки имеются.
1. Материнская линия
Моя мать Александра Михайловна Ткачёва (29.05.1897 н.ст. – 24.07.1983) родилась в городе Ромны, ныне Сумской области Украины. Её отец Михаил Ткачёв (1860 – 1940), мещанин из Льгова, был осмотрщиком вагонов. Её мать, имени которой я не помню (кажется, Феодосия или Евфросиния), урождённая Овчаренко, была, по-видимому, крестьянского происхождения. В их семье родилось десять детей – шесть девочек и четыре мальчика. Никто не родился мёртвым, никто не умер в детстве. Трое моих дядей (все они были железнодорожниками) жили до 80 – 81 года, а большинство тёток до 83 – 86 лет. Да они жили бы и дольше, если бы не укоренился среди них заразительный обычай кончать самоубийством в старости. Таким способом расстались с жизнью как минимум одна моя тётя, один дядя и одна (уже в наши дни) двоюродная сестра. Четвёртый мой дядя, из братьев моей матери, самый младший, в юном возрасте ушёл в Польшу с петлюровцами и там затерялся перед Второй мировой войной. Остальные мои родственники по материнской линии были на стороне большевиков.
Когда моя мама была ещё в дошкольном возрасте, её отца перевели на службу в город Лубны Полтавской губернии. Они продали свою хату в Ромнах за две или три тысячи рублей, но тотчас же налетели воры и отняли все эти деньги. Потрясённая несправедливостью судьбы, моя бабушка отреклась от веры в бога и задолго до революции 1917 г. воспитала своё потомство в духе безоговорочного, яростного атеизма.
Пришлось поселиться на окраине Лубён в деревне Залёпивка. Все дети спали на одних нарах, носили обувь и одежду по очереди. Эти дети изобрели тайный тарабарский язык (см. публикацию на «Проза.ру»), на котором разговаривали между собой и во взрослом состоянии (и меня научили). Осмотрщик вагонов получал 40 рублей в месяц. Большую роль в жизни бедной семьи сыграли покровительство и благотворительная помощь помещиков Скаржинских.
Моя мама окончила трёхлетнюю начальную школу, где хорошо усвоила русский язык; никогда не мешала его с родным украинским ни устно, ни письменно. В Лубнах действовал (или гастролировал) украинский театр. Всю жизнь я ежедневно слышал от матери пословицы и поговорки: 1) русские – серьёзные, литературные, философские; 2) украинские – народные, смешные, грубые, неприличные. Моя мама до самой смерти проливала слёзы при звуках украинской речи и песен и перечитывала единственную сохранившуюся у нас украинскую книгу некоего Ивана Ле «Роман Мiжгiр`я» (о советской стройке в Средней Азии). Источниками маминого самообразования были книги, газеты и радио.
Когда моя будущая мать, бойкая и смазливая девчонка, подросла, её устроили «магазинеркой» (продавщицей) в еврейский магазин, но продержалась она там только два дня из-за приставаний хозяина. Зато она научилась немного понимать идиш и обогатила свою и без того яркую лексику двумя еврейскими ругательствами: «Киш мир ин тухес!» («Поцелуй меня в жопу!») и «Эсн дрек!» («Ешь говно!»). Её первым возлюбленным стал один местный поляк.
В первые годы НЭПа Александра Ткачёва должна была делать аборт от своего второго любовника, тоже поляка, и с этой целью приехала в Москву к своей сестре Марфе, состоявшей в компартии с 1919 г. и работавшей у Розалии Самойловны Землячки (1876 – 1947). По протекции знатной большевички моя будущая мать получила комнату 15 кв. м в коммунальной квартире пятиэтажного дома во втором Смоленском переулке, поступила работать на швейную фабрику (где-то на Плющихе), пела в хоре работниц у гроба В.И. Ленина (мой коллега И.М. Любимов подтвердил это, увидев её в документальном кинофильме) и вступила в партию по ленинскому призыву. Она с удовольствием оставалась в конце недели на партийном собрании и после него там же отправляла свою личную жизнь. Она не признавала семьи, не хотела иметь детей и считала брак буржуазным пережитком. Мою будущую мать демонстрировали в медицинском институте как образец молодой, здоровой, нормальной женщины. Она радостно вспоминала, как студенты её раздевали, ощупывали снаружи и изнутри, а профессор рассказывал о десяти здоровых детях, равномерно рождавшихся в одной украинской семье в течение 20 лет.
Окончание жизни у родителей моей мамы не было радужным. После рождения десятого ребёнка моя бабушка заявила, что рожать больше не хочет, и отказала дедушке в «интиме», поскольку он не признавал противозачаточных средств. И он сразу нашёл себе другую спутницу жизни. А бабушка не прожила так долго, как ей полагалось, из-за разразившегося на Украине голода. Моя мама, в то время уже жившая в Москве с моим папой и со мной, «как-то не подумала», по её словам, посылать матери хотя бы сухари. По-видимому, не подумала об этом и тётя Марфа, погружённая в партийную работу. Или наши пайки по карточкам этого не позволяли? Так или иначе, но я не раз слышал от мамы, что бабушка опухла от голода, что у неё была водянка.
В 1936 г. моя бабушка преждевременно скончалась у себя на Украине от последствий Голодомора. А дедушку Михаила я видел в 1938 или 1939 г. всего несколько минут. Он жил на окраине Лубён за железной дорогой с очередной женой. Ко мне он не проявил никакого интереса. Он с гордостью показал нам единственный вставной зуб (передний), который он собственноручно выточил из телячьей кости. Остальные зубы у него были целы. И у моей мамы зубы были крепкими. Она в 80 лет грызла ими орехи, демонстративно употребляла их вместо ножей и ножниц. Но папа меня в этом направлении подкачал…
Я думаю, хорошо, что мой дедушка, умерший в 1940 г., не дожил до великой войны. У братьев и сестёр моей матери рождались, за двумя исключениями, только мальчики. Почти все они успели вырасти до начала войны. До этой войны у меня было не менее 12 двоюродных братьев, а после осталось только два по маминой линии и один по папиной. Остальные погибли в боях (среди них были и лётчики), один бежал из плена во Франции и погиб, сражаясь в рядах Сопротивления.
