КОНОТОПСКИЙ ДЯДЯ
Он появился (в Москве и в моей жизни), когда мне было пять лет, и сунул мне в рот зажжённую папиросу:
– Кури! Ты уже большой.
Я отшатнулся от папиросы, обиженно откашливаясь, и в дальнейшем никогда не курил.
Детей дядя не имел и, по-видимому, не любил; он был груб с ними, как со своими щенками, которых муштровал нагайкой.
Весной 1937 г. я и мама поехали на Украину, в город Конотоп, в гости к отцовским родственникам, т.е. к этому дяде Анатолию и к его матери, а моей бабушке, Анне Антоновне. Как долго мы там были, явствует из того, что я помню и цветение сирени, и малину в саду.
Дядя Анатолий преподавал геодезию в железнодорожном техникуме, а его жена Клара Максимовна, полька, бывшая сестра милосердия германской армии, обучала там же немецкому языку. Бабушка Анна Антоновна (урождённая Осташевская) (1871 – 1963), родившаяся в Галиции, читала библию на польском языке и обожала диктора Юрия Левитана. Толя и Клара слушали немецкое радио.
Дядя Толя увлекался разнообразной и передовой техникой. У него были велосипеды, мотоциклы, фотоаппараты, радиоприёмники, радиолы, патефоны, барометры, бинокли, магниты, охотничьи ружья, множество диковинных бытовых приборов и приспособлений – портативных, автоматических, складных… Американский карманный патефон весь помещался под целлулоидной грампластинкой; казалось, она сама крутится на зелёном сукне стола. Разнообразные футляры, ремни, плети, перчатки, куртки, диваны приятно пахли натуральной кожей. От Анатолия мы узнали о существовании телевидения, пока что экспериментального, с экранами величиной со спичечную коробку, но дядя уже ухитрился с ними где-то познакомиться.
В сарае у дяди был гараж, слесарная мастерская и фотолаборатория. Снимки проявлялись при красном свете. В мастерской я зажимал детали в тисках, учился пользоваться напильником. Я видел, как дядя при помощи стеклорезов и огня превращал стеклянные бутыли в цилиндрические банки.
Мотоциклы у дяди все были иностранными – «Sunbeam», «Fiat», «Indian», он их часто менял, а по их маркам называл собак. При нас у него жил шпиц Самбим, уже второй с такой кличкой (бабушка звала его Самбунькой), до него пёс Фиат, тоже белый, а ещё раньше – сука Индианка. В последующие годы у меня в Москве сменились две собаки, которые, в подражание дяде, тоже назывались Самбимами и нумеровались как короли и периодические издания: фокстерьер Самбим I (II) в 1938/39 г. и шпиц/лайка Самбим II (IV) в 1941 – 1944 г.
– Кем ты хочешь быть, когда вырастешь? – спросил меня дядя в первые дни после нашего приезда в Конотоп.
– Шофёром.
К шестому дню рождения 29 мая он подарил мне игру с набором картинок «Что ты знаешь об автомобиле?».
Под влиянием дядиного быта у меня в возрасте шести-семи лет сформировался некоторый идеал. Я буду получать жалованье в 10 тыс. руб. (думал, что это наивысшая зарплата в СССР) и иметь собственный дом простой конструкции – двухэтажный, кирпичный, с лестничной клеткой посередине [1]. На втором этаже поместится мой кабинет в комнате с одним окном, там – письменный стол, покрытый зелёным сукном. На столе письменный прибор из мрамора и латуни, тяжёлое пресс-папье. Перед домом, по сторонам дорожки, ведущей к парадному входу – две цветочные клумбы, огороженные пересекающимися дугообразно изогнутыми прутиками (в виде положенной на правый бок буквы «С»), концы которых воткнуты в землю.
Будущая профессия в этой картине как будто не просматривается, но кабинет и сукно всё же о чём-то говорят.
– Мальчик, кем ты хочешь стать, когда вырастешь? – всё тот же пошлый вопрос мне однажды задали в зале ожидания детской поликлиники. (В этих высоких, просторных залах, построенных на средства наших императриц и великих княгинь, дети могли играть и бегать, а их родители плодотворно знакомились).
Мать, ещё не изжившая своего украинского акцента, гордо ответила за меня:
– Мой Боря будет кабинетным утшоным.
Как видите, собственным коттеджем и автомобилем, этой болезнью человечества на рубеже ХХ и XXI столетий, я благополучно переболел ещё в дошкольном возрасте, чтобы больше никогда к подобной мечте не возвращаться. Уже в следующем, 1938 г. начались мои большие путешествия по СССР (сначала с родителями), и я ощутил себя счастливым владельцем всей Земли, не нуждающимся в собственных транспортных средствах.
Всё – мой дом, всё – мой сад, всё – мой город,
Но из мира, всю Землю любя,
Я не выдерну щепочек ворох,
Чтоб построить гнездо для себя.
(1963)
Кабинетным учёным я в самом деле стал, но и путешественником, т.е. полевым исследователем, – тоже.
Автомобиль я в конце концов возненавидел [2], мотоциклистов на улицах большого города сегодня считаю хулиганами, но с раннего детства я полюбил железную дорогу. Не потому ли, что почти все мои предки и родственники были железнодорожниками? Нет, явно не потому, но всё же с ощущением этого волнующего факта.
Отец моей матери был осмотрщиком вагонов, один её брат – паровозным машинистом, другой – ревизором вагонных весов, третий работал в локомотивном депо, где потом служила и его дочь. Мой двоюродный брат водил тепловозы и электровозы. Отчим моего отца был столяром, делавшим деревянные детали для паровозов. Отец мой в молодости был железнодорожным телеграфистом. Через художественную самодеятельность он стал профессиональным актёром благодаря помощи Н.К. Крупской. Конотопский дядя и его жена, как уже говорилось, преподавали в железнодорожном училище. До революции 1917 г. моя мать и весь её род принадлежали к мещанскому сословию, а отец и его родня – к крестьянскому.
Здесь, в Конотопе, недалеко от бабушкиного дома, находилась хата сестры Анатолия и моего отца – тёти Лёни. Её муж Макар тоже был железнодорожником. Он пять раз поднимал меня на паровоз, в кабину к машинистам. Я их просил, чтобы не свистели при мне – вблизи не выносил этих страшных гудков. На железнодорожных платформах мама зажимала мне уши перед приближением паровоза.
От бабушкиного дома до хаты тёти Лёни было около километра. Я научился быстро ходить и часто пробегал эту дистанцию один, а местные мальчишки кричали мне вслед:
– Кацап! Кацап! Я насрал, а ты – цап!
Меня нередко отправляли к тёте Лёне обедать. Однажды, кушая украинский борщ, я неожиданно проглотил дотоле не привычный мне продукт – противный серо-жёлтый кусок варёного сала, мгновенно вскочил из-за стола и, не сказав ни слова, побежал «домой», т.е. в дом дяди Толи.
Из блюд, приготовленных бабушкой, мне больше всего нравились и запомнились фаршированные яйца. Вы думаете, бабушка вынимала из варёных яиц желток и заполняла белок каким-то фаршем? Нет, это было бы слишком примитивно. Варёные яйца осторожно распиливались пополам без повреждения скорлупы, из неё вынималось всё содержимое, смешивалось с рубленой зеленью и укладывалось обратно, т.е. в пустые скорлупки. Так как объём смеси был больше, она выпирала из половины яйца горбом. Затем половинки яиц в скорлупе поджаривались на сковороде в масле и укладывались на тарелки. Фарш из скорлупы выедался чайной ложечкой.
В Конотопе я влюбился в соседскую девчонку, трёхлетнюю Ниночку, носил ее на руках, целовал и предлагал маме:
– Возьмём ее с собой в Москву, а там я подрасту и мы поженимся.
Бабушке это не нравилось, мама смеялась. С тех пор подобные увлечения бывали у меня почти ежегодно.
Преподаватели техникума принадлежали к элите малого провинциального города. Однажды мы с ними на нескольких автомобилях отправились в загородную рощу. Я и мама ехали на машине марки «Форд». Это был первый, единственный и последний за всю мою долгую жизнь выезд на загородный пикник на легковом автомобиле. В детстве и юности (до 20 лет) я ездил на легковых автомобилях только четыре раза, и всякий раз на другой марке – «Форд», «Паккард», «ГАЗ» и «ЗИС». Для проезда с громоздкими вещами на вокзалы мы пользовались в Москве извозчиками (до 1938 г. включительно) и просторными задними площадками трамвая «Б» («Букашки»), а при перевозке домашнего скарба – открытыми грузовиками, в кузовах которых без всяких скамеек ехали и люди.
Костра мы на пикнике не разводили и шашлыка не ели, но помню, как готовили там мороженое: все мы по очереди крутили ручку мороженицы – обитой металлом деревянной кадочки с двойными стенками, между которыми насыпалась соль. Мороженое получалось желтоватым и очень мягким, но довольно вкусным. (Потому что из натуральных продуктов, как сказали бы сегодня).
Дом Анатолия Родомана был напичкан радиорепродукторами (динамиками), подключёнными к одному радиоприёмнику. Я хорошо помню, как однажды моя любимая детская передача была прервана лающей речью Гитлера. Мой дядя с восторгом внимал словам фюрера.
– Вот придёт Гитлер, наведёт порядок.
Не раз мы слышали такого рода высказывания – перед войной и в начале войны – и от простых крестьян под Звенигородом, у которых снимали конуру в качестве дачи, и от своих московских соседей по коммунальной квартире. Миллионы людей, пострадавших от большевистской власти или только недовольных ею, надеялись на какое-то избавление с помощью иностранных войск, а некоторые, когда оккупанты приблизились, не прочь были и поживиться за счёт соседей – евреев, коммунистов, членов семей командиров Красной Армии, но прежде всего, особенно в государственных многоэтажных домах, страстно мечтали расширить свою убогую жилплощадь, полученную ими, между прочим, совсем даром, при уплотнении бывшего дворянства и буржуазии в первые советские годы. Кроме того, население помнило, что при австро-германской оккупации во время первой мировой войны на Украине было больше безопасности и порядка, чем при Махно, Петлюре, белых и красных армиях.
Как и подобает поклоннику Гитлера, дядя Толя был юдофобом и открыто высказывался в своей компании против конотопского прокурора-еврея. Во время войны, начавшейся в 1941 г., в оккупированном немцами Конотопе Анатолий Родоман служил в конторе, занимавшейся угоном людей на работу в Германию, а Клара Максимовна была переводчицей.
Если верить тому, что нам рассказали, дядя Толя всё-таки пострадал от оккупантов – немецкие солдаты сожгли его дом, якобы за то, что на них лаяла его собака. Пристреленный немцами пёс пал смертью храбрых в неравной борьбе с врагами. По крайней мере, он один заслужил посмертную реабилитацию. А может быть этот собачий лай был придуман на всякий случай, чтобы и дядю Толю представить жертвой фашизма. Дом же сгорел на самом деле.
Перед приходом Красной Армии мои конотопские родственники эвакуировались на Запад вместе с отступавшими немцами. Куда делись Анатолий и Клара, мы не знали, но бабушка и тётя за пределы Советского Союза, расширившегося в 1939 г., не уехали, а осели на родине Анны Антоновны – на Западной Украине, в посёлке Волковинцы Станиславской (ныне Ивано-Франковской) области. Но местные жители их за своих не посчитали, враждебно называли «совiтками» (советскими), так что тётя Лёня там не прижилась, но бабушка осталась.
Осенью 1946 г., в разгар заключительной фазы Нюрнбергского процесса, мать и сестра «пособника гитлеровцев» приехали к нам в Москву погостить. Лишь через несколько дней мой отец осмелился спросить:
– Мама, а у вас есть какие-нибудь документы?
Оказалось, что у гостей имеются только Ausweiss’ы – удостоверения, выданные немецкими оккупационными властями. С этими бумажками наши «опасные» родственники и отбыли восвояси.
Как же так – в первом послевоенном году, без пропуска, без паспорта, на поезде дальнего следования?!
Вскоре к нам в квартиру явился некто в штатском. Моего отца не было дома. Незваный гость спросил у моей матери:
– Где ваш муж Анатолий Родоман?
– Мой муж не Анатолий, а Борис. Его брата Анатолия мы с 1937 г. не видели.
Агент ушёл, и больше нас наши родные органы не беспокоили. И всю свою дальнейшую жизнь за советское время я писал в анкетах: «Ни я, ни мои ближайшие родственники... не участвовали, ... не находились, ... репрессированы не были».
Между тем, пришло время делить наследство пропавшего коллаборациониста. Вероятно, его признали умершим вследствие безвестного отсутствия. Суд в Конотопе присудил участок с руинами сгоревшего дома моему отцу и его сестре Леониде. Она продала эту недвижимость за 30 тыс. руб. и с вырученными деньгами бежала в недоступную для нас пограничную зону, в город Измаил, где вместе с мужем Макаром приобрела хату на берегу Дуная [3].
Отец разразился высокохудожественным обличительным письмом, в котором фигурировали «господа Головлёвы», «конотопские ведьмы» [4], а также любимая им фея Берилюна. Мы трое, т.е. я, папа и мама, с упоением читали это письмо, прежде чем оно было отправлено. Восторги от папиного литературного таланта скрасили наше слабое огорчение от «потери» того, что нам никогда и не принадлежало.
Прошло больше двадцати лет. Похоронив в Измаиле мужа Макара, тётя Лёня продала хату и перебралась вглубь СССР поближе к сыну, но он её не принял. Она купила дом рядом с его домом, но он нарастил забор, чтобы мать не могла его видеть.
Один из моих двоюродных братьев, по отцовской линии, побывал в немецком плену и за это отбыл срок в лагерях где-то на Урале. Рассказывал, как зэки из-за тесноты не могли спать в горизонтальном положении и клали друг на друга ноги и головы. По пьянке обмолвился, что якобы видел в местах заключения дядю Анатолия, но сразу прикусил язык. Приезжая в командировку, останавливался у нас в Москве. Чтобы выгнать пьяного кузена, я однажды вышвырнул с третьего этажа в окно его портфель.
На тётю Лёню мы не держали зла. После её измаильской «эмиграции» она не раз бывала в Москве у меня и моей матери (отца уже не было в живых). Она увлекалась живописью и подарила мне украинский пейзаж, написанный маслом на куске фанеры, а также связанные ею толстые шерстяные носки.
Последним местом жительства тёти Лёни была комната в коммунальной квартире в городе Тольятти. Вы представляете себе молодую семью с детьми и «подселённую» к ним чужую старуху в трёхкомнатной квартире хрущёвской пятиэтажки? Увидев письма от родственников с фамилией «Родоман», соседи решили, что она еврейка, тем самым усугубив и оправдав свою к ней неприязнь. После её смерти все её бумаги выкинули на свалку. Так пропали последние скудные свидетельства о моих предках по отцовской линии.
* * *
28 апреля 2012 г., изучая своих однофамильцев по Интернету, я прочитал там следующее.
«РОДОМАН Анатолий Иосифович (8 июля 1892, Станислав Варшавской губ. – ?) – инженер-строитель. Оконч. Киевский Политехнич. Ин-т (1918). В 1943 – 46 работал по восстановлению мостов, дорог и аэродромов в Германии. В 1946 – 49 – рук. группы по возведению плотины в Тунисе, здесь позже служил в Министерстве общественных работ. В США с 1951.
Источник: Александров Е.А. Русские в Северной Америке. – Хэмден (США) – Сан-Франциско (США) – Санкт-Петербург (Россия): Конгресс Русских Американцев, 2005; 599 с.
Источник: АОРИ [Архив общества русских инженеров в США]. Анкета (1954)».
Фамилия (довольно редкая), имя, отчество, год рождения совпадают; род занятий правдоподобен – окончивший Киевский Политех с дипломом инженера-строителя вполне мог преподавать геодезию в железнодорожном техникуме, готовившем между прочим и строителей железных дорог. Город Станислав (ныне Ивано-Франковск), конечно, находился не в Варшавской губернии, но составители справочника недаром поставили вопросительный знак. Около Станислава родилась и провела детство моя бабушка, Анна Антоновна Осташевская. В те годы (да и в наше время) место рождения в паспорте нередко записывали по месту рождения одного из родителей, так было и у моего отца, т.е. брата Анатолия. Сомневаться, что речь идёт о моём дяде, оснований нет.
Об этом говорит и дата переезда А.И. Родомана в Германию. Конотоп был осенью 1943 г. освобождён от немецких оккупантов, вместе с которыми Анатолий Родоман эвакуировался на Запад. Я думаю, его там приняли неплохо ещё и потому, что его жена Клара была ветераном германской армии. Супруги прекрасно владели немецким языком. Ну, а дальше нетрудно догадаться, что они оказались не в советской зоне оккупации.
Я очень рад за своего дядю. Его не расстреляли и не сгноили в ГУЛАГе. Он прожил хорошую, интересную жизнь, делал полезное дело в разных странах и на склоне лет пожил в том мире, о котором всю жизнь мечтал. Он так любил передовую технику, так обожал западноевропейскую и американскую культуру! Его услаждали звуки фокстротов и джаза. Он любил голливудские фильмы. Его стихией был запах бензина и рёв моторов.
Он переехал в США в возрасте 59 лет, но сумел запечатлеться в качестве инженера и в этой стране, судя по анкете от 1954 г. Я представляю, как он сидел за рулём своего автомобиля, носил шляпы и галстуки, курил гаванские сигары. И какая великолепная техника его окружала: реактивные самолёты, цветное телевидение, магнитофоны, торговые автоматы, быстрые пишущие машинки с вращающимися головками. Ему могло быть 77 лет, когда американцы высадились на Луне и были в принципе уже ясны возможности персональных компьютеров и всемирной информационной сети.
Русский инженер в США! Это звучит красиво и гордо. Вспоминаются великие имена – В.К. Зворыкин, И.И. Сикорский…
Примечания
1. 14 лет спустя, в 1951 г., в точности таким домом мне показалась база географического факультета МГУ в посёлке Красновидово Можайского района Московской области.
2. См.: 1) Автомобильный тупик России и мира. – Текст лекции (с ответами на вопросы), прочитанной 13 декабря 2007 г. в рамках проекта «Публичные лекции "Полит.ру"»; http://www.polit.ru/lectures/2008/01/10/transport.html 2) Автомобильный Армагеддон // Твоя дорога, 2008, ноябрь – декабрь, № 6, с. 52 – 59; 37 000 экз.
3. В советское время, чтобы посетить погранзону, надо было отправиться туда в командировку или получить вызов от родственников и знакомых. В первом случае разрешительный штамп ставился на командировочном удостоверении сразу и автоматически, поскольку «первый отдел» учреждения, пославшего в командировку, возглавлялся офицером КГБ; во втором случае пропуск выписывался не ранее чем через 10 дней после проверки личностей приглашавших и приглашённых. Конечно же, мой отец и не собирался искать сестру в далёкой Бессарабии, но у меня мечта побывать в дельте Дуная, особенно в Вилкове (экзотическом селе, где улицами служат каналы и протоки и все передвигаются на лодках, как в Венеции), возникла сразу и только усилилась после того, как я поработал в 1952 г. в экспедиции в дельте Волги, где сформировались мои взгляды в области теоретической географии. См.: Родоман Б.Б. Прил. IV. Моя жизнь в единой географии // Родоман Б.Б. Территориальные ареалы и сети. Очерки теоретической географии. – Смоленск: Ойкумена, 1999, с. 238 – 251.
4. «Господа Головлёвы» – роман русского писателя М.Е. Салтыкова-Щедрина; «Конотопская ведьма» – повесть украинского писателя Г.Ф. Квитка-Основьяненко.
Подготовлено для Проза.ру 27 октября 2016 г.
