Время шло. 21-го декабря 1950 года был днем рождения Иосифа Сталина, которому исполнилось 71 год. Внезапно, около полудня, во всех камерах стали раздаваться крики радости, по громкости буквально сравнимые с переходом самолета звукового барьера. Все, кто находился в камерах на всех этажах, кричали от восторга, одновременно стуча по металлическим решеткам камер. Шум от криков потрясал здание. Но эта радость, крики, пение и танцы не были связаны с днем рождения Сталина, а относились к только что опубликованному Указу Президиума Верховного Совета, отменявшему высшую меру наказания.
Охрана безуспешно пыталась успокоить обитателей тюрьмы. Все стали спрашивать у Семенова значение этого указа па их судьбы. Семенов объяснил, что вне зависимости от сослана преступления, в СССР больше не будут расстреливать, добавив, что больше не следует опасаться за возможность применения расстрельной статьи на практике.
Затем Семенов обратился ко мне и сказал:
- Видишь, сейчас тебе нечего бояться, даже если ты и был американским шпионом. Тебя не могут приговорить к расстрелу. Но скажи мне честно, ради любопытства, ты действительно работал на американцев?
- Нет! Никогда!
Мои слова звучали для Семенова оскорблением, поскольку он добивался моего личного признания в преступлении, которого я не совершал и, естественно, желал бы услышать его при свидетелях. Он взглянул на меня с презрением, словно желая что-то передать мне телепатией. Его взгляд отражал и определенную угрозу - вот только немного обожди и я доберусь до тебя. Но я его хорошо раскусил, и он так ничего и не смог добиться от меня.
В тот же день, во второй половине дня, в честь рождения Сталина тюремный библиотекарь принес в камеру книги. Некоторые из сокамерников взяли их под расписки, по одной книге на человека. Книги следовало вернуть в полной сохранности.
Семенов решил взять две книги, но ему было в этом отказано. Тогда он обратился ко мне и сказал:
- Желаешь почитать книгу?
- Нет, здесь нет ничего интересного.
- Тогда возьми одну для меня и распишись за нее.
По незнанию, я подписался без предварительной проверки состояния книги. Вскоре после ухода библиотекаря я обнаружил нехватку многих листов. Семенов, поблагодарив меня, вырвал еще несколько страниц для закрутки махорки под курево. Я спросил его, почему он рвет страницы, когда это запрещено. Семенов ответил, что в книге уже отсутствовали несколько страниц, поэтому использование еще нескольких листов не играло никакой роли.
- Но почему ты вырвал их из моей книги, а не твоей?
- Извини. Я допустил ошибку, но так как расписался за нее ты, тебе и отвечать за ее сохранность, последовал его язвительный ответ.
Я возненавидел этого человека, понимая, что это сукин сын мог специально спровоцировать любую подлость.
Через несколько дней пришла женщина-библиотекарь, чтобы забрать книги. Взяв мою, она обнаружила нехватку многих страниц и сообщила об этом начальнику тюрьмы, который за такое нарушение решил в назидание другим, наказать меня.
Через пятнадцать минут двое конвоиров вывели меня из камеры и препроводили в тюремный карцер. Мне было приказано раздеться. Они забрали мою верхнюю одежду и туфли, оставив меня в нижнем белье. Затем карцер посетил начальник тюрьмы, сказавший, что я наказан за использование страниц под курево. А я в жизни вовсе не курил.
- Мы не вырываем листы из книг на закрутки под махорку, - сказал он. - Книги даются для чтения, а не на курево.
- Но я вообще не курю, и в жизни не курил.
- Может быть это и так, но ты расписался за сохранность книги и следовательно, ответственный за нее. Я наказываю тебя на пребывание семи дней в карцере.
Сказав эти слова, он покинул меня.
Свободное копирование
