Среди социалистов первой категории я припоминаю социал-демократа Лукса, на характеристике которого мне хочется остановиться несколько подробнее.
Познакомился я с ним у Гринца, у которого он неоднократно останавливался, когда наезжал в Харбин в 1920 году. Он производил впечатление человека мужественного и сильной воли. Если память мне не изменяет, он был рабочим, но упорно и долго работал над своим образованием и стал вполне интеллигентным человеком. За свое деятельное участие в революционном движении он был судим и приговорен к каторге, которую отбывал в Орловском каторжном централе в самый мрачный период существования этой славившейся своей свирепостью тюрьмы. Там он вел упорную борьбу с палаческим режимом и поплатился за свой независимый дух дорогой ценой. Его не раз избивали до полусмерти, он несколько раз в виде протеста против этих избиений объявлял голодовку, наконец, даже его железный организм, а он производил впечатление могучего человека, не выдержал, и он тяжело заболел. И он бы погиб в тюрьме, если бы не кончился срок его каторги. На воле он постепенно восстановил свое здоровье, и когда я с ним познакомился, он имел вид мощного человека, полного сил и энергии. Нравились мне его вдумчивость и серьезность, и я видел, что он также пользуется среди своих товарищей социал-демократов большим уважением.
И вот этот самый Лукас счел возможным сотрудничать с большевиками и в следующей форме.
Когда японцы увели свои войска из Забайкалья не то в конце 1920 года, не то в начале 1921 года, большевики тотчас же наложили свою руку на эту область. Это им удалось сделать без особого труда. Атаман Семенов благоразумно уклонился от столкновения с большевистскими военными частями. Отряд сумасшедшего садиста Унгерна-Штернберга большевики разгромили, и самого Унгерна-Штернберга расстреляли. Они могли, конечно, установить в Забайкалье советскую власть, но в Амурской и Приморской областях находились еще японцы, и они сочли более удобным образовать нечто вроде буферного государства под названием Дальневосточная республика. Это был весьма прозрачный камуфляж, так как фактически правительство этой республики состояло почти исключительно из большевиков. И в это правительство вошел Лукс в качестве министра по национальным делам.
Признаюсь, этот шаг Лукса меня немало удивил, но, зная его внутреннюю честность, я ни на минуту не усомнился, что он решился сотрудничать с большевиками по убеждению, а не по каким-либо другим мотивам. Но верхом неожиданности для меня была следующая телеграмма, полученная мною от Лукса: "Телеграфируйте согласие приехать Читу, принять участие работах министерства национальным делам. Должность по вашему выбору. Миннац дел Лукс". Подлинная телеграмма и сейчас хранится у меня.
Эта телеграмма меня тем более поразила, что Лукс знал, как я отношусь к большевикам и их политике, которая причинила России столько непоправимого зла. Но его оптимизм был по-видимому так силен, что он допускал возможность пересмотра мною моей прежней позиции. Между тем мое отношение к большевикам осталось неизменным. Кроме того, я не верил в долговечность искусственно созданной якобы демократической Дальневосточной республики и не считал возможным занять высокий пост в министерстве, так как я не хотел нести моральную ответственность за политику правительства этой республики, фактически большевистского. И я ответил Луксу отказом, если память мне не изменяет, я подробно его мотивировал.
К чести Лукса должен сказать, что мой отказ нисколько не отразился на его отношении ко мне, и он, согласно моей давнишней просьбе, сделал все от него зависящее, чтобы вывести мои этнографические материалы из Иркутска и тем спасти их для меня. У меня сохранилась официальная копия бумаги, выданной 20 сентября 1921 года Министерством по национальным делам своему юрисконсульту Бенцианову и уполномочивающей его вывести весь мой материал по этнографии забайкальских бурят из Иркутска в Читу в распоряжение Министерства национальных дел, причем это министерство обращается ко всем советским властям с просьбой "оказать всевозможное содействие по беспрепятственному провозу этих материалов по территории РСФСР".
К великому моему сожалению, эти старания Лукса почему-то не дали результатов, и не только мои научные материалы, но также весь мой личный архив -- переписка с женой, родными, товарищами и друзьями за десятки лет -- и вся моя обширная библиотека остались в Иркутске, и что со всем этим сделали большевики, я не знаю, -- растаскали ли это по частям, использованы ли кем-нибудь мои научные материалы, или все это гниет где-нибудь в подвале или амбаре, я так и не мог дознаться.
Свободное копирование
