Страницы моей жизни - 219

   Вернулся я в Иркутск с каким-то тяжелым осадком на душе, и чтобы найти душевное равновесие, я принялся с особым рвением за свои адвокатские дела. К этому времени главное управление Монгольской экспедиции, снабжавшей во время мировой войны нашу армию, и не только армию, монгольским мясом, обосновалась в Иркутске, и я был приглашен начальником этой экспедиции на должность юрисконсульта. Работа там была интересная, и я охотно ей посвящал немало времени. В политической жизни Иркутска наступило затишье, но это было затишье, не радовавшее сердце: из Омска доходили известия о трениях, начавшихся между правительством и съездом членов Учредительного собрания. Потрясающее впечатление произвело на меня лично и на передовые иркутские общественные круги известие о зверском убийстве какими-то военными сначала Новоселова (кажется, он был одним из министров избранного еще при большевиках тайного Сибирского правительства) и социалиста-революционера Моисеенко. Такая гнусная, в духе большевистской Чека расправа с политическими противниками и тот факт, что убийства совершены были в Омске, резиденции Директории, бросали зловещую тень на создавшееся положение. Стало ясно, что если террористы, а вернее, говоря попросту, убийцы из "белого" лагеря, так осмелели, то они на этом не остановятся. И действительно, в скором времени в Омске группой казачьих офицеров был произведен государственный переворот: Директория была упразднена и входивший в состав Омского правительства в качестве военного и морского министра адмирал Колчак был провозглашен Верховным правителем, носителем всей полноты всероссийской власти, как гражданской, так и военной. Авксентьев, Зензинов, Аргунов и Роговский были заговорщиками арестованы, а новый диктатор Колчак принял меры, чтобы эти арестованные под надлежащей охраной были отправлены за границу. Их переезд происходил в строжайшей тайне, и только позже я узнал от самих арестованных и из протоколов допроса адмирала Колчака Чрезвычайной следственной комиссией драматические подробности их ареста и как вообще подготовлялся омский государственный переворот, произведенный якобы в целях более успешной борьбы с большевиками, а на деле нанесший смертельный удар антибольшевистскому движению в Сибири.

   Оказалось, что военные круги, и в особенности омские казачьи части, абсолютно игнорировали уфимское соглашение. Втайне они не переставали думать об использовании первого удобного момента для свержения Директории и для установления в Омске суровой военной диктатуры. Государственный переворот произошел 18 ноября 1918 года. Адмирал Колчак в своих показаниях удостоверяет, что за несколько дней до переворота к нему приходили много офицеров, которые ему говорили, что Директории осталось недолго жить и что необходимо создание единой власти. Намекали они, чтобы он, Колчак, принял участие в перевороте, но он отказался. С такими разговорами к нему являлись: полковник Лебедев, начальник гарнизона, полковник Волков, офицер Катанаев, много офицеров из ставки. Принимали активное участие в заговоре почти вся ставка, часть офицеров гарнизона, штаб главнокомандующего и некоторые члены Сибирского правительства. Физическими исполнителями переворота были: офицер Волков, Катанаев, Красильников, Лебедев и еще несколько офицеров казачьих частей.

   По сведениям, сообщенным мне Роговским, арест членов Директории социалистов-революционеров произошел при таких обстоятельствах. В вечер 18 ноября на квартире его, Роговского, происходило совещание, в котором участвовали Авксентьев, Зензинов, делегаты съезда членов Учредительного собрания Гендельман и Раков и пробравшиеся с большим трудом в Сибирь делегаты от Архангельского правительства Н.В. Чайковский, Дедусенко и Маслов. Совещание затянулось до полуночи, а в полночь нагрянули заговорщики. Дом (где жил Роговский) был оцеплен разъездом казаков Первого Сибирского казачьего полка, охрана, бывшая в том же доме, была обезоружена, а затем офицеры Волков, Красильников и Катанаев в сопровождении отряда казаков ворвались в квартиру и, направив на всех присутствующих револьверы, объявили Авксентьеву, Зензинову и Роговскому, что они арестованы. Авксентьев бросился было к телефону, чтобы вызвать Болдырева и Вологодского, но телефонное сообщение было прервано. С руганью и градом оскорблений офицеры усадили арестованных на грузовик и увезли в неизвестном направлении. Покуда ехали, офицеры вели себя безобразно по отношению к тем, кто еще час тому назад были носителями всероссийской верховной власти, издевались над ними и, размахивая револьверами, грозили им расстрелом. Доставили их в конце концов в здание Сельскохозяйственного института за загородной рощей, где были размещены войсковые части Красильникова. А дня через два после весьма показательного во многих отношениях экстренного заседания совета министров Авксентьев, Зензинов, Аргунов (он был арестован у себя на квартире) и Роговский были высланы за границу, причем начальнику сопровождавшего их конвоя было предписано не останавливаться на больших станциях и принять все меры к тому, чтобы узники по дороге ни с кем не имели общения. Этому же начальнику конвоя было заявлено от имени Верховного правителя, что он лично отвечает за неприкосновенность сопровождаемых им пленников.

   Чрезвычайный интерес и для историка и для психолога представляет собою атмосфера, в которой протекало вышеупомянутое заседание совета министров. Из подробного показания адмирала Колчака видно, что на этом заседании не поднялся ни один голос за то, чтобы немедленно освободить преступно захваченных членов Директории. Все присутствовавшие министры с легким сердцем признали, что раз члены Директории арестованы, они не могут больше быть носителями власти. Один только Виноградов тут же сложил с себя звание члена Директории и покинул демонстративно зал заседания. Затем, точно сговорившись, все остальные министры, в том числе и сам адмирал Колчак, решили, что военная и гражданская власть должна быть сосредоточена в руках одного лица. И тут же, после краткого совещания министров в отсутствии Колчака, ими было вынесено постановление передать всю полноту власти адмиралу Колчаку, присвоить ему титул Верховного правителя, что и было объявлено приглашенному в зал заседания Колчаку, а последний тут же дал свое согласие взять на себя эту чрезвычайной важности роль.