Мамино завещание
Моя мама умерла в московской больнице 14 июня 1991 года от рака. За восемь месяцев до этого она приехала к нам в гости по случаю выступления моей дочери-первоклассницы на школьном празднике. Вместе со своим одноклассником и соседом по дому Сашей Орловым они танцевали модный в то время танец ламбада. Во время этого концерта маме стало нехорошо. Назад в Ригу она уже не смогла вернуться. После исследований мне огласили страшный диагноз. С тех пор мама не вставала с кровати, и я все свободное время проводила возле неё. Как когда-то отец, так и мама торопилась рассказать мне все подробности своей жизни. На этот раз я всё записывала, и тут же по горячим следам печатала мамины воспоминания на нашей допотопной пишущей машинке. Как они мне пригодились, когда я стала работать над этой книгой!
Из воспоминаний Мамы.
«Я отчетливо помню все подробности первого совещания с участием твоего отца в день нашего с ним знакомства. Мы готовились к съёмкам фильма «Возвращение с победой». Павел Николаевич так четко определил все задачи и сроки их выполнения, что у меня вопросов никаких не осталось. Я записала в блокнот все его поручения. Их оказалось очень много. Первое, что нужно было организовать — военную охрану для выезда за город. Почти все съёмки планировалось производить на натуре, в смысле, на природе. Это было опасно — ещё вовсю орудовали «лесные братья», которые обстреливали все машины, попадавшие в поле их зрения.
После совещания я побежала домой на обеденный перерыв. У нас ещё оставалось немного картофельного супа и три кусочка хлеба. Но не успели мы пообедать, как в мою дверь постучал водитель директора.
– Ольга, вы срочно нужны. Там новый режиссёр вас разыскивает.
Через 10 минут я уже входила в комнату съёмочной группы, где над единственным в комнате столом склонились двое — Павел Николаевич и Леонид Янович Лейманис, художественный руководитель нашей киностудии. Они оба обернулись ко мне, и Павел Николаевич попросил срочно вызвать фотографа для проб актёра на главную роль. Гримёра не было, и я помогла Леониду Яновичу загримироваться. Он был воодушевлён. Лейманис был очень красив, но слишком уж аристократичен для образа нашего главного героя. Тем не менее, фотопробы были проведены. Вечером мы возвращались со студии домой вместе с Павлом Николаевичем. Я показывала дорогу. Задувал сильный балтийский ветер, и говорить было трудно. Но Павел Николаевич всё же спросил меня, откуда я родом и как попала в кино.
Я рассказала ему, что приехала в Среднюю Азию вслед за старшей сестрой Надей из Омска в 1937 году. Мне было 16 лет, и я намеревалась учиться на медика. Родители не могли прокормить своих шестерых детей, поэтому мы рано вылетели из гнезда. Надя первой из семьи обосновалась в Ташкенте. Она написала домой, что там тепло, много еды и много работы. И я поехала. Мы с сестрой снимали комнату. В Ташкенте перед войной била ключом творческая жизнь. Подальше от центра, от репрессий сюда переезжала художественная интеллигенция. Однажды мы с Надей, обедая в столовой, познакомились с двумя интересными мужчинами. Один из их, художник Всеволод Саввич Кучеров, был местным уроженцем. В Ташкенте еще при царе состоял на военной службе его отец Савва Яковлевич. Второй молодой человек, кинооператор Ташкентской студии кинохроники Матвей Ковнат был родом из Ростова-на-Дону, у него вся семья была артистическая. Мы погуляли по прекрасному парку с павлинами, и, собственно, после этого уже не расставались. Надя вышла замуж за Всеволода. У них родились дочери Светочка и Ольга, сын Витя. А я вышла за Мотю. Так звали Матвея друзья. С разницей в два года у нас родились Виталик и Стасик. Мне было всего двадцать лет, и, конечно, хотела бы работать, но малыши не отпускали от себя. Писала заметки в газету, ездила с мужем на съёмки. Мама с папой и старшей сестрой Женей тоже перебрались в Ташкент из Сибири. И у Жени родились двое деток, дочка Вика и сын Артур. Мы все жили в центре Ташкента в частном доме родителей Надиного мужа. Места всем хватало. Старшее поколение помогало растить детей. Жили все дружно, весело, было вдоволь еды. Пекли лепешки, готовили плов, куда добавляли сушеный изюм. А сколько было всяких местных сладостей! В прекрасном небольшом садике перед домом росли персики и виноград. За столом велись интересные разговоры – об истории, об искусстве. У Саввы Яковлевича была потрясающая коллекция холодного оружия. Я помню сабли, рукоятки которых были украшены бирюзой. На стенах висели картины Волика, так мы называли Всеволода Я не знаю, что меня дёрнуло уговорить Мотю переехать из Ташкента в Воронеж. Мне хотелось жить в центре России. И муж подчинился, попросил перевод на Воронежскую студию. Мы собрались и переехали. Это было 19 мая 1941 года. Конечно, если бы я только могла знать, что через месяц начнётся война, ни за что бы не совершила такую глупость! В первый же день муж пошел в военкомат записываться добровольцем. Его направили на курсы политработников. Они занимались в Воронежском цирке. Я ходила туда каждый день с детьми встречать его после занятий. А потом он отправился на фронт. И я вернулась в Ташкент. А оттуда уехала в Алма-Ату. Работала администратором на хронике.
– Удивительно, Оля, что мы там ни разу не встретились. Меня туда переправили в сорок втором, когда удалось выехать из Ленинграда через Ладогу.
Это было спасение, даже несмотря на то, что жилищные условия в Алма-Ате были ужасными. Я и ещё два оператора занимали комнату в центре, но спали там на голом полу. Потом я отпросился съездить в Чимкент, где была в эвакуации мама. Но нам не удалось встретиться. Она лежала в больнице и вскоре умерла. Её похоронили там же в Чимкенте, и я до сих пор не был на могиле. И мне всё кажется, что она жива. Если вдруг у меня родится дочь, я назову её Рене. В память о маме.
И вдруг он остановился. Обнял меня, прижался губами к виску.
–Ольга, разве ты не чувствуешь, что происходит между нами? Это судьба.
Моё сердце громко стучало. Я не знала, верить ему или нет. Вокруг было столько свободных, красивых одиноких женщин, моложе меня, образованнее и может быть, умнее.
Я пробормотала, что нельзя же так, вдруг.
Он ответил: –Я еще не разведен. Нужно ехать в Ленинград, там живет моя жена. С другим живет. Но штамп в паспорте и у меня, и у нее. Можешь оставить на кого-нибудь детей? Поедем вместе.
Я отрицательно помотала головой.
– Не могу. Пока сюда не приедут мои родители, не могу. Никому, кроме мамы, детей не доверю
Павел Николаевич погладил мою руку.
– Хорошо. Сначала я разведусь и улажу все дела на личном фронте. Только ты не бросай меня. Жди.
Мы уже стояли возле дома. »
В тот приезд твоего отца в Ригу между нами ничего не было. Мы только смотрели друг на друга, и всё.
Работать было очень интересно.
Иванов, посмотрев фотопробы Лейманиса, отрицательно покачал головой.
– У него внешность слишком рафинированная. Нужен кто-то покрепче.
– Тогда, может быть, попробуем его на одну из второстепенных ролей? – спросил твой папа. –Кого-то из товарищей главного героя?
– Павел Николаевич, на второстепенную роль его и пробовать не надо. Утвердим без проб. Как никак, он художественной руководитель киностудии.
Лейманис сначала немного расстроился — уже примерил на себя главную роль. Но Павел Николаевич быстро отвлёк его, направив разговор в деловое русло.