Тель-Ашер - 3

Материальные неудобства, однако, не сделали меня несчастным. Совсем наоборот! На мой нынешний вкус скудная трапеза из картошки с простоквашей (скисшим молоком) была деликатесом, приготовленным французским поваром. На соломенном матрасе спалось не хуже, чем на домашней пружинной кровати. В Канаде у меня было сколько угодно денег и при этом всегда казалось мало. Здесь я зарабатывал по-королевски двадцать пиастров в день (один канадский доллар), и все мои потребности были удовлетворены. Тридцать в месяц я платил за жилье, еще восемь-девять в день уходило на питание. Я курил сигареты «Офир» - два пиастра за пачку (тридцать штук). Пять-шесть пиастров в день у меня оставалось на удовольствия. Чего еще желать?

Не думайте, что я тратил весь заработок на разгульную жизнь. Я еще и откладывал деньги! За шесть месяцев накопил достаточно, чтобы купить осла. Я был вне себя от радости после этого приобретения и имел грандиозный вид, бешено галопируя по окрестностям, навещая друзей в Кфар Сабе, Ган Хаиме, Ган Хашароне, иногда заглядывая в близлежащий арабский город Тулкарем на шашлыки.

Большая часть моих планов, однако, была разбита маленьким «Клоцким», чьи неуемная сексуальность и упрямство почти свели меня с ума. Однажды у меня оказался билет на симфонический концерт в Тель-Авиве. Именно в этот день бастовали водители автобусов, и я смело решил добраться до концертного зала верхом на Клоцком. Я храбро двинулся в путь, и все шло хорошо, пока мы не добрались до главной тель-авивской дороги - тогда не более, чем грязной колеи. Мы двинулись на юг, в Тель-Авив, а мимо, в противоположном направлении, на север, проезжала на ослах небольшая группа арабов. Все было отлично, пока шли ослы. Но стоило появиться симпатичной заднице встречной ослицы[1], как все полетело к чертям. Сначала Клоцкий остановился, расставив ноги и опустив голову, потом начал реветь с неиссякаемой страстью. Завязалась борьба. Клоцкий извивался кренделем пока я тянул поводья, тщетно пытаясь не дать ему развернуться. Влюбленный, он стал неуправляемым и пошел за своей искусительницей, унося меня прочь от намеченной цели.

Не все мои поездки были столь неудачны. Иногда Лепке одалживал мне свою замечательную арабскую кобылу Средиземноморку. Она бегала быстро как ветер и плавно, как кресло-качалка. Я любил ездить на ней верхом. Сам Лепке гонял на ней за тридцать миль поучаствовать в скачках с лошадьми из лучших конюшен страны. Там она успешно выступала, регулярно принося ему деньги. И уже на следующий день возвращалась в упряжку, тянула плуг или телегу.

Вскоре я начал получать письма от родителей с уговорами вернуться домой. Но я радовался жизни как никогда и не имел ни малейшего желания возвращаться в Канаду. Ожидающие меня в Торонто комфорт и роскошь совсем не привлекали. Родителям, видимо, это было совершенно непонятно, они думали, наверное, что я потерял деньги на проезд, и прислали мне билет. Отлично, я сдал его и устроил на эти деньги пирушку. Позже они снова прислали мне билет, в этот раз я нашел ему лучшее применение – купил ружье!

Ружье выполняло несколько функций. Я полюбил охоту на близлежащих болотах. По субботам, в мой еженедельный выходной, Лепке одалживал мне мула, на котором я ездил без седла. Сам Лепке часто присоединялся ко мне, как и глава соседнего поселка Ган-Хаим – один из Белкиндов, дальних моих родственников. Втроем мы могли конкурировать с охотниками-бедуинами, и если удавалось подстрелить утку, то была возможность устроить еще одну пирушку. Во время этих охотничьих вылазок я подружился с бедуином, откровенно восхищавшимся моим ружьем, пятизарядным, скорострельным, ствол из крупповской стали. Именно ружье и вызвало интерес бедуинов и, возможно, из-за него они часто приглашали нас на свои праздники- «фантазии», где гвоздем программы была пальба в воздух из всех доступных видов оружия. Смысл был в создании как можно большего шума. Ясно, что пятизарядное ружье обладало впечатляющим шумовым потенциалом. «Фантазии» были большим удовольствием и я очень им радовался. Это стало хорошей подготовкой к экстраординарной фантазии в честь моей свадьбы много лет спустя.

Хотя «фантазии» и охоты очень радовали, ружье требовалось и для более серьезных дел. Я уже не работал в саду с мотыгой, а поднялся выше по социальной шкале, став охранником – «шомером».