Временами, особенно в эти самые первые дни, я подозревал, что он ухватится за любое мало-мальски достоверное признание, чем бы оно ни было и какое бы отношение к истине оно бы не имело. В другие моменты, а точнее, большую часть времени, я чувствовал, что Сидоров считает, что имеет дело с настоящим профессионалом, крепким орешком, который знает, где скрывает настоящие сокровища и потому не выдаст их местонахождения в спешке. В этом и была сложность для меня – ведь как бы я не был умен или хитер, или как бы не был честен в объяснениях своих поступков, знакомств и всех остальных тривиальных вещей, из которых Сидоров пытался сложить мозаику в деле против меня – он просто считал, что я пользуюсь наиболее приемлемой для себя, с его точки зрения, тактикой.
Моей же подлинной тактикой было не сойти с ума от нехватки сна. И я обнаружил, что чем более сложной становится наша игра, или чем больше энергии удается мне найти в себе для того, чтобы заставлять Сидорова работать, раздражать его, провоцировать, заставлять думать, что он вот-вот выйдет на что-то, а затем разочаровывать – тем крепче состояние моего духа, и тем проще мне переносить эту ужасную нехватку сна. Мне действительно становилось все страшнее при мысли о том, что может со мной случиться. Временами я осознавал, что у меня начисто отсутствует память о том, что случилось в последние несколько минут. Провалы в памяти. Полностью стертые из сознания куски. Что до Сидорова, то он почти совершенно не выказывал признаков усталости. По моим подсчетам, он спал ночью от пяти до шести часов, с перерывом – по два-три часа в промежутке между шестью вечера и половиной или без четверти десять по утрам. И, как я понял из его телефонных разговоров со своей подругой, за ночные допросы он получал дополнительные премиальные.
Но даже Сидоров время от времени не мог противиться сну. Прежде всего, в ранние утренние часы, около трех ночи – это время было особенно трудным для нас обоих, но, в некотором роде, эти часы были хорошими для меня, так как после долгих попыток подавить зевоту Сидоров в какой-то момент откидывался в своем кресле, закрывал глаза и задремывал. Я обычно выжидал около минуты, чтобы удостовериться, что он действительно спит, а затем клал голову на руки, сложенные на столе, и мгновенно отключался. Когда Сидоров просыпался, он орал на меня:
- Спать не положено!
- Вы же спите, - отвечал я.
- Тебя это не касается!
Затем – конечно, позднее – я начал экспериментировать, пытаясь научиться спать в вертикальном положении, приучая свое тело к тому, чтобы оно продолжало держаться во время сна прямо. Мне подумалось, что у меня получится, таким образом, не быть раскрытым со своей хитростью – хотя бы на несколько минут – и охранник не заподозрит, что я сплю, если я буду продолжать сидеть вертикально.
И так вот это и работало – ухватить десять минут сна тут, полчаса там, иногда чуть-чуть дольше, если Сидоров завершал допрос немного раньше, чем в шесть утра, и охрана оставляла меня в покое до утренней побудки. Но этого было слишком мало. Слишком. С каждым днем я ощущал себя все более сонным, вялым, все менее дисциплинированным. Я боялся сойти с ума. Я боялся этого даже сильнее – нет, в действительности намного сильнее - чем смерти. С той давней поры, когда в детстве я посещал мессу по воскресеньям и проходил катехизис, я никогда не был особенно церковным человеком, но я продолжал верить в Бога и в то, что после смерти будет какая-то иная жизнь. Я боялся боли в момент умирания, и мне совершенно не хотелось оставлять этот мир, потому что я очень любил жизнь, даже несмотря на то, что иногда она могла быть достаточно тяжелой. И в то же время смерть была намного предпочтительнее этой ужасной вещи - сумасшествию – и потому я сражался с ним также отчаянно, как и с простым физическим разложением.
Попробуйте целый день не пить воды. Затем вообразите, что ваша жажда – это желание сна. И тогда вы почувствуете одну десятую того, что чувствовал я. Попробуйте задержать дыхание, читая эту страницу. Проверьте, как долго вы сможете не дышать. Почувствуйте, как вас начнет охватывать отчаянное желание сделать вдох, в то время как сердце начнет биться тяжелее, а в голове появится странный шум. Теперь, все еще не дыша, вообразите, что в комнате больше нет воздуха. Мышцы вокруг вашей шеи и у подбородка начнут напрягаться. В гортани начнутся спазмы, а в нижней части грудной клетки будет разрастаться боль. Если у вас хватит выдержки продолжать еще дальше, то в глазах у вас начнет темнеть. Вот так вот мне хотелось спать. Я думал о сне постоянно. Я воображал сон в своих мечтах, как блудник мечтает о юной девичьей плоти или как потерпевший кораблекрушение моряк предается мечтам о куске жареной говядины с картошкой. Мою голову постоянно сжимало, словно железным обручем, прямо поверх глаз. Когда я шел, шаги мои были неуверенными, а дыхание коротким и шумным. Я обнаружил, что постоянно облизываю свои губы.
Свободное копирование
