Когда я вновь оделся после душа, то обнаружил, что мне оставили только ботинки с частично отрезанными подошвами, болтающимися при ходьбе, светло-серые флотские брюки из хорошей грубой суконной ткани, моя флотская рубашка с эполетами и окантованной прорезью в одном из двух карманов, две пачки сигарет «Честерфилд» и пятьдесят две деревянные спички. Моя расческа исчезла, хотя здесь в ней все равно не было нужды – в душе не было зеркала, как и в туалете, куда я позже попросил себя отвести. Все то время, что я провел в московской тюрьме, я ни разу не видел зеркала. Однажды, намного позднее, меня отвели в офицерский туалет Лубянки, и там, на стене, висело большое зеркало, занавешенное темной тканью.
После душа ко мне приставили другого охранника. Я проследовал за его черными сапогами вдоль по устланным ковром коридорам, которые вывели нас к старой клетке лифта. Дребезжащий и скрипящий на все лады лифт поднял нас на три этажа. Затем я помню толстую железную дверь с зарешеченным окошком, и офицера, у которого уже имелась папка с делом на меня. Этот офицер назначил мне номер камеры, и мы вновь двинулись в путь по коридорам. Во время этого своего первого путешествия, из душа в свою первую камеру, я понял, что нахожусь в огромной тюрьме. По пути я видел длинные темные коридоры, по обе стороны которых тянулись двери, каждая с дверным глазком и окошком для еды с металлической задвижкой. Все коридоры были устланы ковровой дорожкой, поэтому единственным звуком при нашей ходьбе было цоканье языком охранника – сигнал, используемый на Лубянке для того, чтобы дать знать, что ведут заключенного. Между цоканьем слышалось тяжелое дыханье охранника через заложенный нос. Все эти железные двери были серыми, темно-серыми, как на военных кораблях, и все это – полумрак, тишина, повторяющиеся двери, теряющиеся во мрачной глубине коридора – создавало гнетущее, давящее впечатление.
Однако я все еще не мог воспринимать происходящее серьезно. Я считал, что это – ошибка, и вопрос только в том, как скоро они поймут, что ошиблись, и выпустят меня. И когда мы завернули за угол и я оказался в очередном каменном мешке без окон, я почувствовал некоторое замешательство, так как считал, что меня ведут к тому значительному лицу, встреча с которым и положит конец этому недоразумению.
Камера была около четырех метров в длину и метра полтора в ширину. Потолок находился высоко, воздух был жарким. Вдоль одной из стен располагалась узкая деревянная скамейка. Над дверью висела яркая лампочка без плафона, наверное, около 150 ватт, в клетке из толстой проволоки. Когда охранник закрывал за мной дверь, я спросил его: «Что теперь?»
«Не волнуйтесь, - был ответ. – Все будет хорошо».
Я начал прохаживаться туда-сюда по душной камере. Через некоторое время пребывания в духоте под палящей лампой внутри у меня все пересохло, и я постучал в дверь, чтобы позвать охранника. Глазок открылся немедленно. Я произнес: «Я очень хочу пить. Пожалуйста, дайте воды». Я помню, что на тот момент я уже начал подстраивать тон своего голоса и говорил тихо.
Я и глазом не успел моргнуть, как он принес мне полную кружку. Скорость, с которой он это сделал, меня приободрила – я выпил кружку залпом и попросил еще. Через минуту он вернулся с новой.
Десять минут спустя мой мочевой пузырь дал о себе знать. До сих пор я не испытывал каких-либо физиологических потребностей – ни голода, ни желания сходить в туалет, ничего – до тех пор, пока меня не обуяла жажда. Полагаю, что в действительности я находился в некотором оцепенении и был напуган более, чем мне хочется думать. Так или иначе, я снова постучал в дверь, и глазок открылся мгновенно: «Мне нужно в туалет». Глазок закрылся, и я услышал звук открывающейся задвижки. Туалет оказался в комнате напротив – писсуар на стене и несколько отверстий в полу с металлическими пластинами для ног, чтобы садиться на корточки. Охранник был для меня новый, и, хотя я знал ответ заранее, но по пути обратно в камеру тихо спросил: «Послушайте, вы знаете, что тут происходит? Я в полном недоумении. Я не понимаю, почему я здесь».
Охранник мотнул головой и шепотом произнес: «Не волнуйтесь. Обо всем вскоре позаботятся. А сейчас не волнуйтесь».
Я сказал: «Хорошо. Принесите мне еще воды, пожалуйста».
Он ничего не ответил. Он закрыл меня, а спустя короткое время задвижка отодвинулась, и я вновь получил полную кружку воды.
Когда бы я ни попросился в туалет, меня туда выводили моментально, не задавая вопросов.
Свободное копирование
