Все газеты подхватили это происшествие. Правая печать молчала. Тотчас после своего избрания я испросил аудиенции у государя. Государь встретил меня с некоторым волнением, причем, вопреки обычаям, прием происходил стоя и продолжался всего двадцать минут.
Я сказал:
— Честь имею явиться как вновь избранный председатель Г. Думы.
— Да, скажите, как это скоро случилось… — со смущением начал государь. — Я с удовольствием, Михаил Владимирович, узнал о вашем избрании. Благодарю вас за вашу прекрасную речь. Так должен думать и чувствовать каждый русский человек. Но отчего вы наш строй называете конституционным?
— Государь, вам угодно было великодушно призвать к участию в законодательных работах представителей народа. Это участие есть конституция, и я не счел возможным, хотя бы единым словом, итти против державной воли вашего величества.
— Да, да, я теперь вас понимаю. Но объясните мне, почему ушли от вашей речи правые и националисты? Как это было неуместно и непонятно, когда вы произносили вашу глубоко патриотическую речь.
— Государь, они ждали других слов и, так сказать, авансом хотели протестовать и не участвовать в «революционных выступлениях», но смею вас уверить, что, несмотря на ряд несправедливостей, которые позволило себе правительство во время избирательной кампании, в Г. Думе или, по крайней мере, в ее большинстве революционного настроения нет. Моя речь является верным отражением мыслей и чувств, царящих среди членов Думы. Таким образом, уходом во время моей речи националисты и правые поставили себя в оппозиционное положение: они не приняли участия в воодушевленном порыве Думы, когда я предложил выразить вашему величеству чувство радости по поводу выздоровления наследника цесаревича, чем и были наказаны за свою бестактность.
— Императрица и я, мы были очень тронуты вашими словами, и я прошу вас передать Думе нашу благодарность.
Через два дня после приема я получил от министра Двора барона Фредерикса бумагу следующего содержания:
«Милостивый государь, Михаил Владимирович!
По всеподданнейшему докладу на ходатайство члена Г. Думы в должности егермейстера Балашева от имени группы депутатов о счастье представиться государю императору, последовало принципиальное согласие его императорского величества на прием членов Думы IV созыва по примеру 1907 и 1908 гг.
Сообщая вам о таковой высочайшей воле, прошу ваше превосходительство сообщить мне списки тех из членов Г. Думы, которые заявили о желании иметь счастье быть принятыми его императорским величеством.
Примите уверение в совершенном почтении и преданности
Барон Фредерикс .
27 ноября 1912 года».
Оказалось, что националисты и правые, желая перед государем оправдать свое странное поведение, решили просить представления помимо председателя, как группа «верноподданных правых». Государю это, видимо, не понравилось, и он, не отвечая ничего Балашеву, направил ответ прямо председателю Думы.
Депутаты стали записываться на прием. Сам я поехал к барону Фредериксу узнать, пожелает ли государь принять кадетов. Барон мне сказал, что государь примет всех, кто захочет явиться, даже социалистов. Многие кадеты хотели ехать, и в их фракции решено было предоставить каждому свободу действий. Я очень старался склонить к поездке наибольшее число депутатов. Я долго уговаривал Милюкова[1] (разговор происходил в коридоре Мариинского театра на представлении «Юдифи» с Шаляпиным), но Милюков отказывался и под конец сказал: «Я боюсь, что вид мой вызовет у государя императора слишком неприятное воспоминание». Он, очевидно, намекал на Выборгское воззвание[2].
Так Милюков и не поехал, но было все-таки 26 кадетов, 44 прогрессиста, поляки, белоруссо-литовское коло, мусульмане и беспартийные, всего от оппозиции 87 человек, а всех депутатов было 374 из 440 человек общего состава. Это знаменательно, так как до сих пор ездило меньше, а кадеты ни разу на прием, вообще, не ездили.
Государь встретил депутатов очень любезно. Подал руку председателю и стал обходить депутатов, которые стояли по губерниям. Церемониймейстер барон Корф называл их по фамилиям, но государь его остановил: «Мне будет представлять депутатов председатель Думы, не беспокойтесь, барон». С каждым государь о чем-нибудь говорил, а с правыми был даже как-будто холоднее, чем с другими.
Депутат Хвостов[3] явился с большим бантом союза русского народа, что даже не по этикету, так как нельзя на мундир надевать самодельные ордена и украшения. Государь его спросил: «Что это за значок?», Хвостов ответил: «Это знак принадлежности к союзу русского народа».
Государь, отходя, тихо сказал, пожав плечами: «Странно». После чего Хвостов снял свой значок.
Когда государь обошел всех, правые двинулись вперед, чтобы его окружать, но государь прошел в центр толпы и сказал несколько слов с пожеланиями дружной и плодотворной работы и пожелал всем счастливо встретить праздники.
