Когда я начал окончательно выздоравливать, то тут-то и явилось продолжение брошенного романа. Во-первых, я получил от нее письмо, где она писала, что все по-старому, что она меня любит и чтобы я приезжал. Дело было на Пасхе, и письмо пришло без меня, я сам был на Гутуевском острове на зерноподъемных складах у товарищей (Ректзаммер). Когда я вернулся и прочел письмо, во мне по-старому разыгрался дух романов во вкусе Монте-Кристо, и я полетел в Царское Село. Мы опять стали часто встречаться. (Я в это время в Павловске останавливался у Городенских.) Это было хорошее, счастливое время. На дворе стояла весна, и я чувствовал какое-то двойное обновление после болезни.
В этот период после тифа я особенно сильно увлекался революционными идеями и толстовским учением. Я носился тогда с разными подпольными журналами, газетами и изданиями и чуть-чуть с ними не попался. Толстым я увлекался до черта, выучил чуть не наизусть его «Веру» и стал даже во многом следовать ему.
Был проект отправить меня для поправления здоровья вообще на юг, в Аббас-Туман. Я сам был очень доволен и мечтал об этой поездке, но она не состоялась вследствие некоторых финансовых затруднений… а я уже рассчитывал проездом через Тульскую губернию заехать и повидать лично Льва Толстого!
В эту зиму у нас в доме появились новые лица — двое армян студентов, С. Г. Акопянц и А. Агамальянц. Оба были замечательно интересные, развитые и симпатичные люди. С ними я часто просиживал целые вечера и болтал.
С. Г. Акопянц был настоящий энциклопедический словарь. Более всесторонне образованного человека я не встречал, с ним можно было говорить о чем угодно — все он знал, да не как-нибудь поверхностно, а глубоко и широко. Благодаря ему я познакомился до некоторой степени с И. Кантом, Гербертом Спенсером, Гегелем, Ницше и др. Он мне охотно давал читать книжки, а у него была хотя и небольшая, но избранная библиотека.
Это время после Пасхи у нас в доме была фотографомания. Началось с того, что Акопянц купил себе аппарат «Гном» и стал делать довольно удачные снимки. Сестра тоже завела себе «Гном», потом явился еще аппарат большой, потом еще побольше. Половина комнат были «темные», куда ни войдешь — крики: «Ах, он все испортил, попал свет». В остальных комнатах все, что имело горизонтальную поверхность, было заставлено сплошь тарелками, ванночками, банками, сушилками. Все тарелки были под фотографией, так что ежедневно был обед такого меню: 1) суп суп á la фиксаж-вираж; 2) жаркое под гидрохинонным проявителем; 3) пирожное с битыми негативами.
Конец учебного года я занимался в корпусе, успел догнать весь пропущенный курс и благополучно перешел в VII класс.
Свободное копирование
