Трагическая история с профессором Калитинским в Праге разыгралась во время моего отсутствия и лично меня никак не затронула. Но при этом глубоко потрясла всех, кто слышал об этом в подробностях. Но в целом благодаря княгине Яшвиль, а отчасти самому президенту Масарику все случившееся не получило широкой огласки и уладилось более или менее благополучно. Но тем самым, когда А. П. Калитинский перестал быть руководителем Семинария, еще более остро встал вопрос о перестройке. Все планы пригласить Рериха на руководящую роль отпали по целому ряду причин. Нужно было переделать сам Институт и усилить его академическую работу. В этом безусловная заслуга Н. П. Толля, который повел дело очень решительно, чтобы расширить контакты с целым рядом ученых, в частности с Георгием Александровичем Острогорским.
Это был молодой блестящий византолог, уже прославившийся целым рядом работ, которые самым положительным образом были отмечены в западноевропейской и в русской прессе. Он в это время был доцентом в Бреслау. А так как это было не очень далеко от Праги, мы приглашали его время от времени, по крайней мере раз в год, читать доклад, что вызывало определенный интерес, и мы могли даже предоставить ему большую аудиторию, а это помогало ему установить контакт как международно признанного ученого с некоторыми чешскими специалистами. Острогорский был очень милый человек, женатый тогда на русской. Их дочь, миленькая девочка, появилась позднее. И когда он приезжал, мы все очень радовались. Держался он хорошо, был действительно, что называется, человеком высокой интеллигентности и очень интересовался литературой. Он чрезвычайно чтил, в частности, Сирина-Набокова, понимая, почему этот автор — новое явление в русской прозе. У меня сразу нашелся с ним общий литературный язык.
Трагедия Беляева, случайно попавшего под грузовик в Праге, не только потрясла, но и сплотила весь коллектив: уход Калитинского, смерть Беляева явились чрезвычайно тяжелыми потерями в нашем личном составе. Позднее пришлось проститься и с Николаем Викторовичем Кузьминским, который был привлечен к работам кондаковского Семинария главным образом по составлению указателя для громадного труда Кондакова “Русская икона”. Кузьминский много работал над указателем, но оказался фигурой не творческой. Знающий филолог, он не подходил к типу Семинария, так как ничего не написал, кроме докторской диссертации о деятельности Срезневского. Работу Кузьминскому давал Францев, который ему покровительствовал. После того как Кузьминский составил указатель, он перестал интересовать руководство Института. Постепенно все больше и больше падал интерес и к Мельникову, так как выяснялось, что он скорее филологический, чем исследовательский или археологический талант.
Свободное копирование
