С большой яркостью вырисовывается в моей памяти замечательно интересный открытый диспут в Историческом обществе по поводу тайны старца Феодора Кузмича: был ли он Александром I или нет (незадолго до этого за рубежом вышли две книги на эту тему)? Русское историческое общество устроило открытую дискуссию со вступительным докладом доцента Саханева и при участии в прениях таких выдающихся знатоков, как профессор Кизеветтер, профессор Завадский, и других специалистов. Общая тенденция и докладчика Саханева, и главных оппонентов сводилась к тому, что нет доказательств, будто Феодор Кузмич был Александром I. Профессор Кизеветтер не без пафоса говорил, что Император Всероссийский не иголка, дабы его могли потерять в стоге сена, и что все это легенда. Профессор Завадский высказал соображение, что целый ряд доказательств тождества Феодора Кузмича и Александра I на самом деле — произвольно подобранный материал, который может укрепить точку зрения верующих, но не может укрепить объективную истину. Профессор же Калитинский задал только два вопроса. Он сказал, что остается непонятным следующее: если это не Александр I, о чем как будто свидетельствует ряд косвенных доказательств, то кто же этот таинственный Феодор Кузмич? Покуда нет ответа на этот вопрос, легенда будет оставаться. Второй вопрос: почему, если в этом не было нужды, император Николай I немедленно после того, как он неожиданно для себя оказался на престоле, столько внимания посвятил обстоятельствам смерти Александра I? Почему целый ряд документов был затребован в Петербург? Почему были приняты странные военные меры предосторожности, чем это объясняется? Это мероприятие Николая I как будто свидетельствует о том, что правительство в чем-то не было уверено, чего-то боялось, но чего именно? Декабристское восстание уже было сломлено, с революционной ситуацией в России покончено — чего же они боялись?
Почему должно было быть такое чрезвычайное напряжение во всем, покуда останки императора Александра I везли из Таганрога и погребали в Петропавловском соборе? И это тоже нужно проанализировать, ибо подобные действия производят впечатление, что современники думали не так, как думают сейчас наши аналитики. И затем третий момент: А. А. Кизеветтер считает, что тайна не могла быть соблюдаема многими людьми. Но он, Калитинский, полагает, что на столь высоком уровне и при такой преданности императору, какая существовала, подобные тайны как раз могли удерживаться. И он сослался на ряд примеров из XVIII века, когда мы до сих пор не знаем точно целый ряд подробностей именно потому, что лица, которые об этом знали (их был небольшой круг), считали себя связанными молчанием. Под его методологическим воздействием выступил Н. М. Беляев, который не согласился с анализом портретов и посмертных масок, данным Саханевым, а заявил, что, наоборот, по его мнению, как историка искусства, они подтверждают тождество портретов Александра I и маски Феодора Кузмича, так как методологически, по принципам, принятым в истории искусства, они указывают на тождество названных лиц. Таково было беляевское дополнение. В целом оба выступления произвели большой эффект, и кажется, устроители были очень недовольны, потому что вдруг почувствовали себя, как всегда при выступлениях Калитинского, немножко в подвешенном состоянии именно потому, что последний опирался на методологию. Эта методологическая сила профессора Калитинского была невероятна и уникальна! Я никогда более не встречал в чистом виде столь четко разработанную методологию, как у Калитинского. Поэтому я ему благодарен по гроб жизни за то, что он в те юные годы направил мое внимание на важность методологии.
К сожалению, он вышел из нашей игры довольно трагически в 1930 году. Это произошло совершенно неожиданно и в разгар его деятельности. У Калитинского было довольно трудное личное положение. Его жена Мария Николаевна Германова, мать их сына, который учился в Швейцарии в те годы, красавица, бывшая артистка Художественного театра, покинула Александра Петровича, став подругой богатого индуса, который создал ей совсем иные условия жизни, обеспечив и ее сына в Швейцарии. Александр Петрович получал приличную, но не очень высокую академическую стипендию. Его сильно удручала создавшаяся ситуация, и, хотя он это скрывал, лица, близкие к нему, знали, что она гложет его день и ночь. Это было первое обстоятельство. Второе заключалось в том, что здоровье Масарика все ухудшалось, и предполагали, что скоро он уйдет в отставку. Становилось совершенно ясно, что, в связи с общим изменением отношения к Советскому Союзу в Чехословакии, под ударом окажется финансирование Семинария Кондакова в персональном его составе. Проблема, которую пока что Масарик еще предотвращал своей властью.
Свободное копирование
