Где-то к осени 1919 года «красные» отступали от «белых», от Сорочинска в нашу сторону. Смутно помню (больше из рассказов бабушки), как отец примчался верхом на лошади, взял буханку хлеба, что-то сказал бабушке, поцеловал меня и с другими всадниками поскакал из села на выгон, куда летом коров и овец гоняют на выпас. Бабушка с ухватом в руках стояла у печки, я сидел за столом спиной к окну, когда в дом вошли два бородатых казака и спросили ее: «Где твой сын?» Почти плача, она ответила: «Как ушел на германский фронт, так до сих пор о нем ничего не знаем». Тогда один из них повернулся ко мне и спросил: «А ну-ка скажи, малый, где твой отец?» Я не очень хорошо понял, что сказала бабушка, но кое-что слышал об этом и, не оборачиваясь к окну, махнув туда рукой, ответил: «Он с другими солдатами поскакал в тот переулок, чтобы в Бузулуке от казаков прятаться». От испуга и огорчения бабушка так и села на скамью у печки. Потом она сказала: «Казаки-то оказались хорошие — нас не тронули, только уходя пригрозили: «Передай сыну: сто лет воевать будем, но «красных» победим!» Теперь я понимаю, что это был тяжелый эпизод и от большой беды судьба нас оградила.
По рассказам бабушки, бывали у нас и красноармейцы. Эти, в основном молодые веселые парни, иногда шутили со мной. Один раз одели на меня саблю, и я с гордостью, волоча ее по полу и прохаживаясь вокруг стола, за которым они сидели, громко, под их хохот, заявлял: «Я казак!»
Был и такой случай. За водой обычно ездил на реку Уран с бочкой племянник бабушки Миша. Меня, трехлетнего, он сажал на лошадь верхом. Как-то, при выезде с переулка на улицу, дорогу перебежала свинья. Испугавшись, лошадь рванула вправо, я «кубарем» полетел влево, отделавшись легкими ушибами. С тех пор в жизни с лошади ни разу не падал, хотя возможностей таких было немало. Особенно хорошо запомнилась одна из них.
Мне было шесть с половиной лет, когда, сидя верхом на лошади, я боронил вспаханное поле. Когда закончил, борону должен был отвезти на другое место. Не снимая постромок (для упрощения), ее перевернули вверх зубьями, и я поехал. Валек стал бить лошадь по задним ногам, и она меня понесла, как говорят, «во весь дух» — только стоявшие у дороги шалаши и телеги мелькали! Позади меня угрожающе (вверх зубьями) подскакивала борона. Вместо узды на лошади оказался недоуздок, управлять ею стало невозможно. К тому же лошадь была монгольской породы, «норовистой». В одном месте ей преградили путь, и она, перепрыгнув оглобли сеялки, помчалась в сторону от дороги. И тут ее под уздцы подхватил могучий сосед Литвинцев по прозвищу «Курун» (антипод «Курунчику» — его малорослому соседу). Он, мой спаситель, крепко выругав того, кто меня отправил так неумело, перестегнул валек на бороне и помог привести перепуганную лошадь на место. Это произошло в первые годы образования ТОЗ — Товарищества по обработке земли.
Мы, крестьянские дети, рано начинали нашу трудовую жизнь. В 12 лет я с отцом на тройке лошадей осенью пахал озимый пар. Вечерами, после ужина, улегшись под телегу и глядя на небо, мы иногда подолгу беседовали. Потом отец как-то говорил, что в те вечера я особенно много расспрашивал его о небе: «А что выше луны, выше солнца, выше звезд, а еще выше?» И никак не мог понять, что мир бесконечен. Отец вставал рано, пахал, варил завтрак, кормил лошадей, затем будил меня. После этого отец ложился отдыхать. Во время его отдыха я пахал. В один из таких моментов произошло памятное для меня событие.
Поле было из-под подсолнечника, и под плуг нередко попадали остатки его корней — «будылья». В один из них крепко впился отрез, и плуг выскочил из земли. Почувствовав облегчение, лошади рванулись вперед, да так, что я догнал их только в конце поля. Остановить их помогли ехавшие по дороге в тарантасе два начальника нашего Сорочинского района — кустовой агроном Быстров и председатель Райсовета (его фамилию не помню). Они очистили плуг, завернули лошадей на новую борозду и успокоили «плачущего пахаря». Скоро подбежал и мой встревоженный отец. Как оказалось, они были хорошо знакомы. «Пахарю» на память о нашей встрече агроном подарил перочинный ножичек, один из наконечников у которого был костяной — «кочеток», для садовых прививок. Я долго и бережно хранил его, но где-то все же потерял, о чем чрезвычайно сожалею.
Я также очень люблю свое родное село Голубовку. Оно расположено между рекой Ураном и цепью холмов, за которыми множество лесных околков: березовых, ольховых, осиновых, дубовых и других, красивых и таинственных, богатых ягодами и грибами. Здесь я часто бродил с моим Шариком. Особенно нравились мне ковыльные степи и холмы, причем — в любое время суток. Поэтому нередко во мне душевной музыкой моей родины звучит строфа из стихотворения Алексея Кольцова, моего любимого крестьянского поэта 19-го века:
Над полем теплый ветер веет,
Трава пустынная шумит.
Как темный полог ночь висит
И даль пространная чернеет.
В село с холмов спускается небольшая речушка «Голубовка». На площади села — светло-голубая (под цвет неба) деревянная церковь. Сверху, с холмов, она выглядела воздушной и прекрасной. У ее ограды стояла начальная школа, где я учился. С восточной стороны села раскинулся окаймленный красноталом зеленый сосновый бор, куда мы ходили за грибами.
Это — моя Родина.
Свободное копирование
