П р о в о д ы
Прошло несколько месяцев, мы полагали, что Гастев уже давно уехал в прекрасные страны. Настало время отпусков, и мы прилетели с женой и детьми на недельку в Москву перед еще одним перелетом в Крым, где жили Люсины родители. И тут наш близкий друг, мехматянин из МГУ Толя Одуло говорит:
- А знаешь, Гастев завтра уезжает? Он должен был вчера улететь, но так энергично прощался, что не приехал в аэропорт. Теперь грозятся его в наручниках туда доставить. Он и сейчас на отходной гулянке.
Нет, конечно, ничего такого не знал.
- Хочешь, я позвоню, узнаю или адрес, где они собрались, или хотя бы телефон?
- Давай.
Через минуту у меня был телефон явки, и я тут же позвонил. Подошел неизвестный.
- Гастева можно? Юрия Алексеевича.
- Едва ли. А кто спрашивает?
Скажите ему, передайте ему, что Родосы. Двое. Валерий и Люся.
- Вы можете подождать у телефона?
- Мы ждем здесь.
Через некоторое время трубку взял сам Гастев. Подошел. А, судя по голосу, по выговору, скорее подвели. Подтащили.
- Рррребята, дорогие... Валера, Люся, я вас люблю, хватайте такси и приезжайте немедленно. О как хорошо, что вы здесь, а то бы не попрощались. Диктую адрес...
Кто там... Кто-нибудь... Какой здесь адрес?
Это было где-то за окружной дорогой, когда мы приехали, было уже часов десять. Мы позвонили, дверь открылась и незнакомые люди спросили:
- Вы Валера и Люся? Ну, слава Богу, еле дождались.
Милые друзья Гастева волоком подтащили его к нам. Он нас самостоятельно обнял,
поцеловал, сказал несколько слов любви и признательности, и его тут же отволокли и уложили в кресло. Где он и отключился. Нам объяснили, что ему и раньше предлагали прилечь, но он сказал, что нас дождется и тогда.
Все кровати, диваны были битком набиты людьми. На стульях сидели по двое. Мне кажется, что кое-какая мебель, непригодная для такого случая – шкафы, рояли, серванты – были вообще вынесены. Народу было как в трамвае. Вино, если кто просил, сливали в общее эмалированное ведро и зачерпывали кружкой. Водкой и коньяком были заставлены все возможные возвышенные места и подоконники. Зато как раз знакомых было немного. Я кому-то на это пожаловался, мне сочувственно ответили, что проводы длятся уже несколько дней и я, видимо, попал в чужой день.
Был все тот же В. К. Финн. Никогда мы с ним так душевно не говорили. Он очень переживал. Видимо, прикладывал отъезд и к себе.
А мы к тому времени даже и не собирались.
Потолкались мы, наверное, до полуночи, я набрался, хотел Гастева догнать, но не сумел, расспросили как домой добираться, на такси больше денег не было, захотели еще раз самого Юрия Алексеевича увидеть, обнять последний уже в жизни раз. Нам его показали.
Обниматься и отвечать-узнавать он уже не мог. И мы уехали.
Через несколько месяцев пришла нам в Томск бандероль. С иноземными марками. А у нас за бугром никого тогда не было. Может Гастев? Так он, небось, и адрес утратил. Нет, верно, от Гастева. Книги.
Я не только бандерольку сверху всю осмотрел, обнюхал, не поленился лупу достать и все швы изучил на предмет конспирации. И Люся, и дети. Вывод: никто не вскрывал. Как так? Мы осторожненько, хирургическим способом ювелирно вскрыли. Под бумагой другая, пластик с пупырышками, для амортизации, сняли и эту, под ней еще одна... Проклятые капиталисты, бумаги не жалеют. А тут селедку ржавую в газету заворачивают. И то у них нет, надо с собой приносить.
И вот, наконец, книжки. А на верхней – изумительного качества бланк, что мол бандероль вскрыта и одна единица вложения изъята как запрещенная.
Так что одна загадка – какие из нас конспираторы? – счастливо разрешилась, но возникла иная.
Что украли? На самом деле необходимо другое слово, потому что если «украли», то еще можно найти, вернуть, а тут именно ... другое слово бы подошло. Оставили они нам три расчудесные книжки; «Лолиту» Набокова, томик стихов Мандельштама (у меня был дома четырехтомник. Люсей же на нашей машинке набранный. Иные такую литературу читать не могли и литературой не признавали. А тут, заморское качество... и один из романов Солженицына. Это, значит, у них легально.
Что же за пределом?
Очень обрадовались и по обратному адресу отправили благодарность самую теплую, аж горячую.
Очень диссидентщиной интересовался, и дома у него всегда было не менее 400 томов тамиздата. Из его источника я, в свою очередь, многих друзей-москвичей, томичей, крымчан снабжал. Избыточные экземпляры он продавал по доступной цене, а иногда и дарил.