А н д р ю ш а Д р о б ы ш е в и В а н я П р о х о р о в
Два года с Андреем Дробышевым на Ломоносовском.
Представитель одной из самых лучших разновидностей русских людей... Спокойный, совестливый, неторопливый, раздумчивый, с юмором, с подначками. Беззлобный, но отнюдь не безответный. Из тех, на кого можно положиться, на кого можно вполне положиться, вплоть до разведки. Чуть-чуть куркулистый, что легко объяснимо и оправдываемо – всеобщая бедность вплоть до нищеты. Ничего нет, кроме всеобщего дефицита, взять негде. А жить надо будет и завтра. Едва ли не самая любимая его приговорочка:
- Ночь-заполночь, ты ко мне приходи, чайку попьем. Только со своим сахарком.
Он потом долго заведовал кафедрой в Омске. И думаю, много сделал, чтобы отмазать меня от Семичастного. Кому-кому, но ему трудно было не поверить: простодушное, открытое лицо честного партийного человека. Рад, что был с ним знаком, дружил.
По ассоциации расскажу еще об одном, не близко знакомом мне студенте, Ване Прохорове – так помнится. Иной прекрасный тип русского человека. Просто не представляю себе, кто бы сказал о нем плохо. Не броский, старательный, чуткий. Мне казалось, верующий. О! Как это было тогда нельзя. Из всех низззя, едва ли не самое нельзя.
Не помню с кем он дружил, подозреваю, что ни с кем. Вежливый, несколько отстраненный. Определяющая черта – безотказный. Как-то большой толпой вместе с другой или другими группами мы сдавали какой-то враждебный предмет, ну из тех, от которых тошнит совесть. Мне попался вопрос «Письмо Маркса к Вейдемейеру». Надо ли говорить, что я этого письма не читал? Надо. Так как я этого письма даже и не видел. Страха завалить к этому времени я уже не испытывал. Да «хоть химию», как сказал мне однажды Валера Казиев.
А впереди, как раз передо мной, сидит вот этот самый Ваня Прохоров. С которым мы ни разу не разговаривали ни о чем, только здоровались. А было известно, что Ване, как может, и по жизни, и на экзамене помогает. Хотя был он вовсе не круглым отличником.
- Вань! Слышь, ты письмо к Вейдемейеру знаешь? Подскажи что-нибудь, подай на бедность.
Ваня кивнул, и нет ответа. Минут пять прошло, я уже стал придумывать планы эвакуации, экстрамеры. Что-то же делать надо. Я давно уже ничего не заваливал, забыл как это, да и не хотелось. Тут Ваня поворачивается и кладет на мой стол бумагу. Разворачиваю, читаю. О-го-го накатал. Полстраницы. Ну этого-то мне точно хватит, если повезет, то и на пятерку.
Вышел я отвечать. Каждую мысль довожу до преподавательского ума, каждую Ванину строчку разворачиваю как минимум в абзац. И тут смотрю, доцент все внимательней ко мне присматривается и в его глазах истматических зажигается огонек сатиры и юмора.
- А вы не подскажете ли, - обращается он ко мне, - какого размера это самое письмо Маркса к Вейдемейеру?
Дерьмо вопрос, как нынче говорят. Включаю вторую демагогическую передачу.
- Уже то, что это письмо задано в экзаменационных билетах отдельным пунктом, бессомнительно говорит о его всемирно-историческом...
- Нет-нет, - перебивает меня доцент. – Я у вас спрашиваю не о историческом, а самом простом размере этого письма. Сколько строк, сколько в нем слов.
Ну вопросик!
У нас были старые марксиды, которые спрашивали:
- На какой странице какого тома пятого издания Полного собрания сочинений Ленина набрана цитата такая-то? А в четвертом издании?
Но этот-то вроде из молодых. Ну валит! Я ж этого письма в глаза не видел...
- Карл Маркс был исключительно занятым человеком, он не имел времени на длинные письма, поэтому...! Или вопросительный?)
- Конечно читал (где тут Библия – щас присягну!). Письмо небольшое, к этому техническому вопросу я не был готов, не занес в конспект, сколько именно страниц, но помнится, что неполные две, как бы полторы...
Надо ли говорить, что под пыткой последние слова я произносил и с дрожью в голосе, и просто заикаясь.
- Один абзац! – с торжеством ответил мне доцент, тыкая пальцем в Ванину бумажку. – Вот это все письмо есть от слова до слова.
Это правда. Ваня Прохоров помог мне исчерпывающим образом, он за пять минут наизухсть накатал мне все это коротюсенькое письмецо.
Я ему потом с укоризной сказал:
- Вань, ты бы хоть приписал, что это все!
- Я же не знал, что ты его даже не видел.
Злорадно хотите узнать сколько же я получил за этот провал? Ну сами-то вы какую оценку поставили бы говоруну, который из Марксовой писульки целую статью наварганил?
«Отл» мне поставили.
* * *
Специальную главку об иностранцах на факультете пусть кто-нибудь другой, с научного коммунизма пишет, они в основном там обучались, бедные. Но в самых коротких словах расскажу про почти незнакомого мне сокурсника Юсифа, по-моему, он был эфиопом. Чуть выше среднего роста, сильно худой, лицо во многих магических надрезах, говорящих о его происхождении и месте в жизни. Взгляд уставшего жить людоеда.
- Юсиф, Юсиф, слышь, я давно хотел тебя спросить, а кем твой отец работает?
Он говорил по-русски плохо, едва ли не хуже всех. Путал все падежи, роды, склонения. Останавливается, шевелит губами, проговаривает мысленно ответ:
- Мой отец... рапотать... корОлем.
- Юсиф! Твой отец богатый человек?
Долго примеривается, шевелит губами:
- Мой отец... очен... покатый человек... самый покатый ф нашем племени.
- А что это значит, Юсиф? Что значит – самый богатый в нашем племени. Сколько у него денег? Золота? Долларов?
- Щто денги... щто толлары – пумашки. У моиго отец твести верблютов.
Общий смех стебущихся студентов. Глаза Юсифа наливаются кровью.
- Щто... Щто ти, щто вы панимаете? Какой павашему самый лючий в мире автомобиль? Кар? Щто? Кадиллак? Один верблюд – два кадиллак, это ви понимайт?
В другой раз:
- Юсиф, иди с нами в шахматы играть.
Долго стоит, подбирает слова.
- Чакмат – бурчюазный игра.
Свободное копирование
