Социальный заказ - 2

Для домашнего совершенствования понимания сути социального заказа стоит самому решить уголовные преступления во всех видах: воровство, хулиганство, подлог, мошенничество, грабежи и убийства, - совершаются по социальному заказу или по широте преступной души?

 Во всем мире. Во все времена. И проследить как один из ответов тащит тебя в марксисты, а другой в анархисты. Марксисты полагали, что это общество виновно, грех на нем. Про преступления в своей стране они не афишировали, а когда сообщали, называли их родимыми пятнами капитализма. Как социальной системы. Объявили программу, методами Лысенко вырастить человека новой коммунистической морали, которому и в голову не придет воровать. А решить ее собирались тем, что создавали систему тотального, сквозного дефицита. Ничего нет, нечего и красть, а на страже – главное изобретение марксизма – учет и контроль.

 Пишу эту чепуху, время оттягиваю. Ясно, что это все про отца моего, для него.

 Был молодой, энергичный, веселый, на молодежных фотографиях в центре. Кем бы он мог быть? Портным, мужским портным – мечта моя. Кем бы мой отец мог быть не призови его к жертве социальный заказ империи победивших людоедов? Ко многим жертвам, к тысячам жертв. Вопрос все тот же.

 Мой отец – самый яркий пример, но и все остальные десятки тысяч палачей – садисты, изуверы. Ведь вот же на места школьных учителей не приходят простые заурядные люди с улицы, а только все сплошные Амосы Каменские, Корчаки да Макаренки. Или нет? Или как?

 Массовая специальность. Если бы всех садистов прогнали из палачей, то их места, должности палачей, а их много стране требовалось, остались бы вакантными?

 Ясно ведь, что я сказать хочу. Палач – это работа, согласно социальному заказу, а вовсе не внутреннее призвание! Ставить вопрос о садизме – ставить телегу впереди лошади, браться не с того конца. С больной головы на здоровую.

 У каждого города в мире, даже не слишком большого, - скотобойня. Там люди работают, тысячи людей. Сто лет назад работали, тысячу, с тех пор как город стоит. И через сто лет будут работать. Будущие, не рожденные пока люди. Жуткая, жестокая, кровавая работа, я по телевизору несколько раз видел. Так кто они, эти работающие на скотобойне люди? Садисты? Изуверы? Живодеры? Работа ужасная. Не позавидуешь.

 Хотя, когда в стране поголовный голод, этой работе больше всего и завидуют. Ушел на пенсию мясник, на его место хоть конкурс объявляй, аукцион. Сто претендентов на одно место, побольше, чем во ВГИК. Если всех-превсех злых, жестоких от общества колючей проволокой отделить, есть же не перехочется, надо новых мясников набирать. Из нежных и добрых теперь.

 Тут я понимаю, большая разница. Одно дело еда, естественная общечеловеческая потребность, другое дело – пытки живых людей по застенкам. Пытки живых людей по застенкам – неестественная, противоестественная социальная потребность преступного государства.

 Был социальный заказ на определенное число, историки знают сколько именно, палачей. Заказ был выполнен, все места заняты. Неоднократно самих палачей перемалывала та же человекогубилка. Но заказ оставался в силе, социальные функции-то , места-то оставались и моментально заполнялись новыми отрядами молодых палачей. Однако не все пришедшие садисты. Кое-кто и правда был садистом, кто-то садистом становился, выучивался. Работа такая.

 Мой отец (и подчеркну, вместе с ним десятки, а может быть – я статистики не знаю – и сотни тысяч других молодых и горячих) социальный заказ услышал в самой ясной форме, в форме приказа, в форме комсомольского призыва.

 Опять маленький эксперимент. Ну вот, вводят в кабинет отца Постышева, того же самого выдающегося революционера-большевика. И мой отец – благородный человек, с ним здоровается за руку, вежливо беседует и в конце концов убеждается, что Павел Петрович Постышев беззаветный коммунист-ленинец с кристально чистой душой, трезвой головой и чистыми руками. Мой отец выходит из-за стола, подходит вплотную к Постышеву, жмет ему руку, по-большевистски обнимает его. Извиняется за доставленное беспокойство, выписывает пропуск на освобождение, провожает до дверей.

 Ну не идиотская ли вышла пастораль?

 Да может ли нормальный человек такое представить?

 И ведь не в моем отце дело. Тогда получится, что организации ЧК-НКВД-ОГПУ-КГБ – это не усовершенствованное гестапо, отлаженный механизм отделения души от тела, а некая благотворительная организация, Господи, прости. Не было такого. Ни разу не было. Не могло произойти, и это было предусмотрено. Ни с моим отцом лично, ни с кем другим.

 Случалось такое (у нас же мысленный эксперимент), того, кого отпустили, все едино не отпустили бы. Пришел бы другой в погонах, третий, и неважно садист, не садист, работа требует, довели бы Постышева до признания зловредности своей и контрреволюционности.

 Потому что он был уже в мясорубке!

 И выхода из нее, кроме как в виде человеческого фарша, нет.

 А моего отца сначала отвели бы к психиатрам и, убедившись, что он совершенно нормальный, честный человек, кристальный большевик, засунули бы головой в ту же человекодавилку.

 Дело в социальном заказе на такие человекогубилки.

 Старый еврей в одном из анекдотов смотрит на бумажку на дверях Лубянки: «Посторонним вход запрещен». А если бы было написано: «Добро пожаловать», - я бы зашел?

 К сожалению не о моем отце. Он зашел.

 Более пятидесяти лет подряд я практически ежедневно с пристрастием спрашиваю себя – а я? Я сам откликнулся бы? Хватило бы сил отказаться от призыва сатаны? Нынешние легкодумы, зная, что было, что произошло, гордо заявляют, да мы бы, да никогда бы!

 А я не знаю исторических случаев отказа.

 И мы снова показываем фильмы про становление чекизма в одной отдельно взятой несчастной стране, и они, уже зная все, с горящими сердцами сочувствуют тем молодым, вдохновенным и чистым, кому придется за жизнь своими руками перемолоть сотни душ, пока сами один за другим не сгинут в том же адском жерле. Молодая страна, новое дело, прогресс человечества, будущее в твоих руках, свержение тирании...

 Не знаю, не уверен. У меня в молодости тоже было много дурного энтузиазма. Молю Господа, чтобы дал мне сил и ума удержаться.

 Мне уже не понадобиться, чтобы дети мои, внуки, если появятся...

 Господь, дай мудрости распознать Сатану во славе его.

 На вакантные места учителей приходят молодые неопытные люди. Средних, в общем-то, способностей. Массовая профессия. Не все, отнюдь не все инженеры Кулибины и Уатты. Их так и не зовут. Делают свое дело, на что выпал социальный заказ. Зато десятки тысяч востребованных палачей, все до одного садисты. Тут не только о моем отце речь. Хочу отделить социальный заказ от предназначения Божьего. Хотя! Если предназначенье и вправду Божье, то и слава Богу, о чем говорить. Не с Богом же спорить.

 Отмените социальный заказ!

 Перестаньте призывать к жертвам палачей, они и разойдутся по мирным профессиям, моментально изведутся садисты. То есть нет. Садисты, монстры, ублюдки, живодеры, кровососы, упыри, чикатилы, вурдалаки останутся. Но именно те, кто на самом деле по призванию души, не за зарплату, не за ордена и медали, не за похвалу начальника Земли, а из одного восторга, будут, как всегда и делали, мучить, драть-раздирать и выкалывать, вот уж и вправду у случайных, ни в чем не повинных людей.

 Хочу отца-садиста оправдать?

 Он свое получил. Может быть и чужое. Из корпусов профессиональных палачей кого-то надо было для примера казнить.

 А вот был бы он, не дай Бог, упаси Господи, палачом в нормальной стране. Дожил бы без позора до сытной пенсии. Ведь таких реальных тысячи во всех странах. Если нужны стране палачи, позвали людей на эту работу, то зачем же потом на них все беды перекладывать. Был бы тогда я доволен, счастлив таким папочкой?

 Я бы загрыз его вопросами, зачем он в палачи пошел. Почему не нанялся голыми руками дерьмо разгребать. Я бы из дома от омерзения ушел. Загрыз бы его. Бы.

 Легко людоедской стране на одного злодея все свалить. Будь то Сталин, еще лучше Берия. А всех лучше, безответней, мой отец. Будто лично он все это всемирное паскудство устроил. По вечерам прекрасных людей в подворотне страшной подстерегал и замучивал для собственно наслаждения.

 Нет, не так это было. Безжалостная живодерская страна, дорвавшиеся до власти уголовные бандиты, диктатура пролетариата. И мой отец у винта. Делал как мог хорошо, старательно то, на что его призвали, ломал партийных функционеров, на что-то запретное посягнувших в межпартийной мафиозной резне, тех, кто стал неугоден царям горы, правителям ада.

 Мой отец старательно выполнял социальный заказ Сатаны.

 Нет! Садистом мой отец не был.