П а ш а М а л и н и н
И я начал писать стихи. Никакого вдохновения у меня не было. Я и не знаю, что это. Понимаю, что сам себя предаю, но подозреваю, что никакого вдохновения не только у меня, но и на свете не существует. В природе. Сейчас на Брюсова как бы стесняются ссылаться, но фигура значительная, и он писал, что литература – род работы, которой можно научиться. Есть и литинститут, правда отдача невелика. Вот и Юрий Олеша писал под лозунгом: «Ни дня без строчки». Иными словами, какое вдохновение? Работать надо. Бальзак, Золя, которых я не очень люблю, или Аксенов, Фолкнер мой любимый, написали десятки романов. Вдохновение их не отпускало? А Толстого? Тургенева? Шекспира? Месяцами, годами тяжко работали, палец отвалится от руки столько написать. И все время в состоянии вдохновения что ли? Художники, композиторы чуть ли не сутками работают, вдохновения не ждут. А если им еще платят за это – рабочий день по двенадцать-четырнадцать часов подряд.
Постичь феномен вдохновения.
Бывает, идешь куда-то, взмок, вспотел, или едешь на работу в троллейбусе, и приходит какая-то неординарная мысль научного характера или вот поэтический образ, нужно бы не забыть, записать...
Так это и есть вдохновение?
Тогда можно договориться, что у меня сейчас вдохновение в туалет сходить.
Нет, я свои первые в жизни стихи стал писать по двум совершенно нормальным человеческим причинам. Во-первых, перезнакомившись со всеми в лито и поговорив с каждым, я пришел к выводу: совершенно нормальные, ничуть не выдающиеся, но чуть выпендрежные парни (хотя были и две девушки), ничуть не умнее меня. Без оригинальности в образе действий и мыслей. Ничего они такого не могут, чего бы я не смог. Стихи пишут? Где тут у вас бумага и ручка, дайте и мне попробовать.
Была и другая причина. О ней подробнее. Сложилась небольшая группа ребят, с которыми мы иногда, например после вот этих заседаний лито, ходили по ночному городу до двух-четырех часов ночи. Они задавали вопросы, я рассказывал. Про аресты, этапы, лагерь. Тогда я все чуть ли не по часам , по минутам помнил массу подробностей, не надо было напрягаться. Постоянными в этой группе были только двое, тот же Владик и Паша Малинин. Да, Павел Малинин, еще один друг дорогой.
Был высок ростом и, что тут говорить, просто по-мужски завидно красив. Удачлив в любви невероятно. Девки таких красавчиков на разрыв любят, лишь бы внимание обратил, а он с удовольствием обращал. Пожалуй, до успеха моего сына он-то и был самым главным девичьим губителем-соблазнителем из всех, кого я знал.
Паша вообще был везуч и удачлив. Он был рекордсменом области по прыжкам в высоту. Прыгал он стилем волна. Нынешняя молодежь вообще, наверное, кроме фосбюри-флоп никаких стилей прыжков в высоту не знает. Ну еще «ножницы» на школьной физкультуре. А ведь до флопа была «перекидка», в которой был силен Валерий, а до того «перекат», а еще раньше вот эта самая «волна». Больше двух метров волной едва ли можно взять. Зато это самый красивый способ прыжка. Разбег прямой. Прыгун переворачивается волной над планкой.
Паша Малинин носил очки, и они придавали дополнительный шарм его лицу. Лицо казалось умным и выражало готовность сострить или услышать смешное. Малинин был незаурядным рассказчиком. Говорил он только о смешном, во всяком случае, то, о чем он говорил, было смешно. У него были смешные паузы, когда он замирал, шевелил губами, подыскивая самые смешные слова, делал легкие пассы руками, и в целом не только лицо, руки, все его тело без слов говорили, орали, шутили:
- Разве то, что я сказал, не смешно? Ну тогда сейчас еще скажу, обхохочетесь.
Однако роль, которую он играл, была не откровенно ролью ведущего. Он не был и жаден, умел слушать не перебивая, умел комментировать услышанное, усмешняя его одним едким точным словом. Или жестом.
Паша работал в редакции газеты «Крымская правда» и учился на журналиста в МГУ, на заочном. Его увольняли, когда он попадался на пьянстве, а пил он непрерывно, и он уезжал в Иваново, где его тоже хорошо знали и где он тоже работал в редакции. Через некоторое время он и там попадался на пьянке или драке, его увольняли оттуда, и он возвращался в Крым.
Когда Борис Серман не мог, болен, или еще что, заседание лито вел обычно Малинин. Нам он был другом, собутыльником, а не наставником. Он, между прочим, и сам писал стихи. Конечно же, как многие в Крыму, в стилистике и лексике Александра Грина.
Странный человек из Зурбагана
К нам вчера явился чуть живой.
Он пропах соленым ураганом
Крепким ромом, рыбьей чешуей.
............
И поникла стриженая строго
У него седая голова
И, остановившись у порога,
Он сказал нам странные слова.
Над проливом Кассий ходят штормы,
Рвутся снасти, гибнут корабли,
Потому что здесь, у вас за шторами,
Завелись усталые врали...
Не только не хуже, но пожалуй что...
Я часто заходил к нему в редакцию. Поговорить. Он был отзывчив на любую тему, замечательный собеседник.
Один маститый областной писатель даже вывел Пашу в роли пустого зубоскала в своей повести под фамилией Мальчиков.
Как-то захожу, а Малинин сосредоточенно пишет. Новый рассказ. Обычно в его рассказах очень даже фигурировали девушки без комплексов с прохладными на ощупь бедрами, что было в меру революционно. А тут он написал о парне, мужчине. «Юра Левин», так просто и называется рассказ.
- Боюсь забыть детали, - сказал мне Малинин, - вчера встретил чувака, ну я тебе скажу типаж. Я таких в жизни не встречал.
- Ты уверен, что его Юра Левин зовут?
- Ну в общем в паспорт-то я ему не глядел, но вроде да, уверен.
- А не Юра Горин?
- Точно, точно, Горин, конечно Горин, а не Левин. А ты откуда знаешь?
- Юра друг мой, хотя и не самый близкий, но да, парень особый. А зачем ты имя исправляешь? Пусть был бы Левин.
- Нет, Родос, это важно. До конца рассказа важно точно знать, о ком ты пишешь, линию держать, ориентир. Потом, когда написал, можно и переменить.
Свободное копирование
