М е ж д у д в у м я с у д а м и
Следующий год пропал. Не знаю как я собирался его провести, видимо после работы в колхозе поработать на комбинате, заработать рекомендации и поступать в Иркутский ГУ на математику. Меня из того огорода долго-долго через всю страну по этапу протащили и вот, снова Симферополь, у родного разбитого корыта с бытовой судимостью в биографии.
Я был приторможен, как после комы. Мама не работала. Я пошел на стройку, СМУ Укрторг строй, учеником, стал слесарем-сантехником самого низкого разряда. Участвовал в стройке главного на тот момент, круглого универмага и гостиницы «Украина». Не хвастаюсь этим.
Со мной поговорили наедине Полянская, посоветовала стать честным строителем коммунизма. Несколько раз меня в свой кабинет приглашал на собеседование первый секретарь обкома комсомола Эрик Константинович Покровский. Ничего плохого о нем и о втором секретаре Солодовнике сказать не могу. Они шутили, иногда с использованием табуированых слов, подбадривали. Такой обычный треп, для галочки. Никаких особых чувств, гордости например, я тоже не испытывал. Я, хоть и под тормозом, видел себя лидером альтернативной партии и чувствовал себя как минимум на равных.
Со своими одношкольниками я прекратил общение (или они со мной) и болтался сам по себе. Некоторые мои подельники, в том смысле, что свидетели по моему делу, тоже пострадали. Виталик поступил в престижное Ленинградское военно-морское училище, откуда его, как меня из комсомола, автоматически выперли в рядовые матросы. Но я не чувствую своей вины перед ним. С Витей Васильченко, который нас сдал, мы часто встречались и даже как-то задружились на короткое время. Он как раз надсмотрщиком в тюрьму устроился. С одной стороны, я его немного презирал, а с другой – не слишком обижался. Жизнь, мать ее так перетак, такая рассякая, жизнь в той стране, где мы жили, - мясорубка, не пролезешь в узкую дырочку на брюхе, размелет в фарш. И «умри ты сегодня, а я завтра». Кто как крутится.
Он вот настучал и сделал карьеру, стал надсмотрщиком в тюрьме, я – в слесарях-сантехниках. Кругом одно дерьмо.
Ивика я почти никогда больше не видел, он переехал в Ялту и стал там матросом на прибрежных прогулочных катерах. Как-то он меня к себе пригласил ночью, на один из причаленых катеров. Было много спиртного и какие-то отвязные девушки совершенно без тормозов между ногами, тот же Витя. Визг, пьянь, грязь, мне не понравилось.
Зато я много читал. Научился читать быстро. В день триста-пятьсот страниц, один, полтора, два романа за вечер. Прочитал всего (полные собрания сочинений) Золя, Бальзака, Драйзера, Стендаля, Гюго, Толстого, Лондона, Куприна, Диккенса и множество отдельных томов. От быстрого чтения мало что сохранилось, но я стал «начитанный». У меня никогда не возникал комплекс безграмотности.
Вообще я жутко закомплексованный человек без комплексов. Как-то вечером стоял в магазине в короткой очереди за бутылкой сладенького, меня за локоть тронул Ивик:
- Выйдем на пару минут.
Вышли.
- Меня адвокат вызвал, сказал, что прокуратура дело опротестовала, нельзя политическую статью на бытовую менять, скоро нас снова судить будут.
Ничего, если я признаюсь, что настроение у меня сильно испортилось?
Оказалось, что приговор, по которому нас отпустили, сильно не понравился КГБ, как бы они зря старались, и прокуратуре. Они обжаловали в республиканском суде Украины. Те подтвердили приговор – раз. Прокуратура выше, в Президиум Суда (если я что-то не так назову, пропустите, нас же не вызывали, я вообще об этом не знал). Так опять оставили в силе – два. Тогда во Всесоюзный Суд, опять облом – три. И, наконец, в последнюю, самую высшую судебную инстанцию, Пленум Верховного Суда СССР – четыре («Нас не надо жалеть», - как сказал совсем другой поэт, но ведь так и загордиться можно. Четыре столь высокие организации суда занимались нашими школьными шалостями).
Вот только там, на самом верху, было вынесено решение, что менять политическую статью на бытовую, уголовную нельзя. И скоро будет новый суд.
Мой адвокат сказал:
- Статью менять нельзя, но про сам приговор ничего не сказано, мы будем добиваться на новом процессе, чтобы старый приговор оставили без изменений.
Свободное копирование
