Анекдоты

А н е к д о т ы

 Заводится дело. На несколько томов бумаги.

 Серьезные люди, с высшим секретным образованием, с погонами и без, ведут допросы и выясняют, выясняют, выясняют... А нечего выяснять! Дела никакого нет. Анекдот, а не дело. И еще этому, напротив сидящему врагу, необходимо втемяшить, чтобы понял, какой вред он наносил стране и ее экономике своим анекдотом, и что именно за это злобное, умышленное вредительство он теперь отверженный, разоблаченный, отловленный, арестованный, подследственный, а будет еще на долгие годы заключенный. На чью мельницу он льет воду (худенький пацаненок, на скольких допросах у двух следователей я только и делал, что сливал, сливал и сливал какую-то воду на всякие мельницы. Я так часто слышал эту приговорку, что возненавидел ее). Отдает ли хоть сейчас он (в смысле я) себе отчет, на что он (я) руку поднимал? На самое святое! Как Дантес на Пушкина. Над чем кощунственно смеялся? Над самым сокровенным!

 Серьезное политическое дело. Это тебе не друга по пьянке зарезать. Значение общегосударственного масштаба! Анекдот, понимаешь. Насмешка, понимаешь.

 А поскольку само государство – держава, в праве сказать империя, то и значение, легко понять, всемирное. Это для тебя, малявки, шутки-анекдотики. С тобой тут не шутят. Тут ни с кем не шутят. Нам народ поручил, нам не до анекдотов.

 Анекдотчика-антисоветчика сначала отрывают от какой-никакой работы, которую он как мог делал, мастерил. Раньше он хоть какую пользу приносил, не зря хлеб ел, еще своих может детей кормил, зато теперь задарма народную баланду жрет. И еще вокруг него масса людей непроизводительно подъедается. Поднимают его со шконки в шесть утра. Сперва выводят на оправку и утренний туалет, чтобы он не облегчился от страха по ходу гуманнейшего в мире следственного процесса. Потом получасовая прогулка, чтобы в себя пришел. И на допрос.

 Ответственный человек, офицер, коммунист, чекист, муж и отец семейства, предлагает (или не предлагает) тебе (вам) закурить и начинает спрашивать. С анализом каждого слова, особенно имен и регалий.

 - Что в этой гнусной клеветнической шутке («анекдоте» как вы ее называете) вызывает ваш смех?

 - Что именно смешно? Нет-нет, сделайте одолжение, объясните...

 - Над чем собственно вы смеетесь?

 - Понимаете ли вы какой подрывной, вредоносный идеологический смысл заложен в этом так называемом анекдоте?

 - Когда вы его рассказывали, не приходила ли вам мысль, что вы богохульствуете?

 - Святотатствуете?

 - Вы ведь, когда рассказывали, небось озирались по сторонам, знали, чувствовали, что это противозаконно.

 - С какой целью вы его рассказывали?

 - Как часто?

 - Кому?

 - Еще кому?

 - Вы ведь надеялись, что именно этот вредоносный смысл дошел до ваших приятелей?

 - Кто именно вам этот провокационный анекдот рассказал?

 - С какой целью?

 - Кто еще при этом присутствовал?

 - Перечислите всех поименно.

 - Нарисуйте схему кто где сидел. Конечно, схему. Это же вам не хухры-мухры, а серьезное политическое дело. Мы вашу схему сличим с показаниями других обвиняемых.

 - Часто ли он вам подобные анекдоты рассказывал?

 - Приведите примеры подобных анекдотов.

 - Еще примеры.

 - Ха-ха-ха! Ну этот и правда смешной...

 - Кто из ваших знакомых чаще других анекдоты рассказывал?

 - Вам это не казалось подозрительным?

 - Кто первым засмеялся?

 - Охарактеризуйте смех. Сочувственный, иронический, сатирический,  одобрительный, злорадный?

 - Кто и как комментировал?

 - Какие до этого анекдоты рассказывали?

 - Ха-ха-ха!.. Этот тоже ничего.

 - Кто именно?

 - А еще?

 - А такой-то? Неужели никогда?

 - А этот?

 - Много ли раз до этого такой компанией собирались?

 - У вас, значит, это постоянная была компания? Как бы организация!

 - Кто еще привлекался в вашу организацию?

 - Кто ее возглавлял?

 - Идейно направлял?

 - Какие призывы произносились?

 - Где оружие прячете?

 - Здорово я пошутил про оружие... Скажи!

 - Скольким людям вы сами этот подстрекательский анекдот рассказали?

 - Какими словами вы сопровождали это преступное деяние?

 - На что именно своих единомышленников науськивали?

 - Какие именно гнусные черты вашей натуры проявились в этом факте прослушивания и пересказывания вслух этой мерзости?

 - А особенно в факте вашего смеха?

 - Какие из этих омерзительных черт передались вам по наследству, а какие стали уродливыми результатами неверного воспитания?

 - Представляете ли вы себе, что бы случилось, если бы все ваши соплеменники, которых вы своим издевательским смехом практически предали, узнали бы эту гнусную, клеветническую по духу байку?

 - И все бы засмеялись?

 Ну разве это все не смешно? В том смысле, что читать всю эту несусветчину скучно и утомительно. А слушать? А самому произносить, придумывать?

 Неправдоподобно. Но надо читать, медленно, вдумываясь в вопрос. Ведь прочитать это можно за пару минут.

 А настоящий-то допрос длится по несколько часов.

 И второй допрос вечером, в тот же день.

 И каждый день. Кроме выходных. Работа такая.

 Несколько месяцев.

 Еще раз подчеркну, что речь только о процессуальной стороне дела. Глупо это все в высокой степени, до невероятности. И вот так и в таком же роде по кругу, по несколько раз и снова, и снова. С поисками противоречий, сличениями показаний, очными ставками. На полном серьезе.

 Кто поверит в серьезность дела, если следствие велось всего месяц? Написано, заполнено всего несколько страниц.

 Был у меня знакомый, очень пожилой человек. Он, когда его после восьми лет лагерей выпустили, вернее, еще через много лет, когда реабилитировали, потребовал, чтобы ему его дело показали, следствия, как он утверждал, никакого вообще не было. Ни одного допроса. И добился, вынесли ему дело. Он его при свидетелях вскрыл, а там полная пачка неиспользованной чистой бумаги. Только на верхней странице, поперек нее, крупными буквами написано: «Враг народа». Без подписи, без даты. Хорошо, хоть не пытали.

 А так, в рядовых случаях месяца недостаточно. Значит, больше месяца. Больше двух. Зарплата идет и человек при деле. Важном, государственном деле. По два допроса в день. Когда следователь устает, или, намаявшись, в отпуск уезжает, его свежий заменяет.

 Никак не удается объяснить.

 Попробую так: выберите самый грубый, самый политически крамольный анекдот и рассказывайте его самому себе много-много-много раз. Без улыбки. По двадцать пять раз подряд. Самому себе. Десять минут отдыха, в туалет сходить и снова. Две порции в сутки. Один выходной день в неделю, и так до марта. Мне кажется, что смысл фразы «за анекдоты сажали» от такой процедуры несколько освежится.

 Или вот такая еще картина. Иногда, не каждый день, следователи собираются на совещание. Возглавляет полковник, начальник следственного отдела. Раз в квартал заглядывает сам начальник управления. Лейтенанты, капитаны и майоры поочередно отчитываются о ходе следствия, с напряженными озабоченными лицами рассказывают друг другу преступные анекдоты, наделяют их криминальными характеристиками. Ну разве можно делать это серьезно?

 Следят, чтобы у разных анекдотов характеристики не полностью совпадали. Серьезные, уважаемые люди. Значительные лица. Хорошая зарплата. Защитники государственных интересов. Анекдоты друг другу пересказывают... Потом усталые приходят домой. Измучились, притомились, вспотели, под глазами круги. Заботливая жена не задаст глупых вопросов. Вкусная еда, горячий чай, стопка водки с огурчиком собственного изготовления. Только потом, уже в постели, навязчивый вопрос:

 - Что, особенно злостный враг попался? (Еще какой! Ему скоро семнадцать лет исполнится. Сорок два килограмма чистого веса.) Подкулачник недобитый?

 И он, сдерживая накопившуюся классовую ненависть, вкратце пересказывает ей подробности разоблачения гнусной банды яростных антисоветчиков, которые...

 И они вместе негодуют.

 Или, мне такой вариант куда больше нравится, чокнувшись и хлебнув из стопки, он пересказывает любимой и понятливой этот анекдот, и они дружно хохочут. Дружно хохочут.

 Но на всякий случай, накрывшись с головой одеялом.

 А потом она стучит на него.

 Или это он стучит на жену и сам ведет следствие. Работа такая. У него, следователя есть же еще и досуг, друзья детства, рыбалка. И там, собравшись, они же тоже друг другу анекдоты рассказывают. В том числе и эти? Или только не эти? Как смешнее?

 А на суде. Суд конечно закрытый, даже родственников не пускают. Ну хорошо, прокурор. Из этой же обоймы. На моем третьем суде не старый еще майор прокуратуры Синицын (Вообще небольшой птичий базар образовался. Основной судья – Воробьев и секретарша – Галкина. И несколько других имен. Не в масть, но, с другой стороны, было бы уже неправдоподобно. Один из заседателей – Абрикосов, другой Вишневский, а один из адвокатов – Киселев. Зато другой – Бимбад. Ефим Яковлевич) искренне бесновался. Таким орлом-соколом державы хранителе тщился представиться. Тон вопросов убийственно язвительный. Выводы – клейма. Но дома-то, когда он вспомнил, что он такое говорил про опасную деятельность пацанов, едва школу закончивших, неужели ему не было стыдно, противно?

 Мог ли он, скажем, своим детям, глядя им в молодые невинные глаза, рассказать чем именно он на работе за большие государственные деньги занимается?

 Пропустим подневольных секретарш и конвойных. Но возьмем заседателей. Их двое. «Кивалы» как их называет юридически образованный народ. Они же в общем, в среднем – нормальные люди. Там, за пределами зала суда. Каково им всю эту ахинею за серьезное, важное принимать, не улыбнуться? Суд политический... Иногда по несколько дней. Как нормальному человеку за несколько дней разглядеть в щупленьких старшеклассниках злостных, социально опасных еретиков-преступников, смертельно угрожающих огромной ощериной, оружием империи? И не утратить собственной бытовой нормальности?

 Тоже семьи, репутации. Но пусть они на самом суде молчат-кивают, но домой-то приходят, с женами делятся? Или запрещено, а то сам статью схватишь? Есть же у каждого лучший надежный друг, и вот ему (непосредственно на ухо, а проболтается – ото всего отрекусь) по пунктам пересказывает. Что? Не могу до конца просечь. Как можно ко всему этому серьезно относиться? Ну клянусь, не могу до конца, до души, до сердца проникнуть в чужую шкуру, душу влезть. Что все это за люди такие, мои соотечественники? Не понимаю и тех, кто за деньги, но за деньги все-таки понятнее. А нормальные, гражданские? Почему же они такие ненормальные. Сделать ничего не могут? Отвертеться. Подневольщина. Это понять можно. Крепостное право. Когда сами-то анекдот рассказывают – смеются? Не позволяют себе.

 В другой бы стране смеялись?

 Или возмущаются, что такие гнусные и политически опасные вещи за лохматые деньги враги за рубежом придумывают, а тут разносят, а наши несмысленыши поддаются, перестают нашими быть, проникаются, перерождаются, смеются, друг дружке пересказывают, в антисоветчину втягиваются, сгнивают насквозь?

 Хорошо еще, что компетентные органы не дремлют. Бдят!

 Может месяц назад он, этот заседатель бедный, этот самый анекдот слышал и не проявил хваленой пионерской бдительности, и теперь уже ум в кулачок собрать не может, не в силах вникать в дело, пытается привспомнить кто рассказал, кто еще присутствовал, к собственному допросу готовится. Или задумывается в какой глупой стране мы живем, без чувства юмора.

 Нет, все-таки самое интересное – судья. Ну хорошо (или плохо), анекдотчик человек шутлявый, законов не знал, но судья-то! Законник, человек грамотный, профессионал. У него же и другие дела, убийство, ворье, хулиганье, разбой, уголовка. А тут анекдот. Срок корячится похлеще разбойных, как тут не расхохотаться. Неужели ему, ни одному из них, за десятки-то лет их офицерские полки судейского корпуса, не было смешно и гнусно. Здесь нет упрека. Понять можно: жена, дети, стаж, скоро пенсия, репутация, производственная характеристика. Но в душу бы хотелось хоть теоретически, умозрительно глянуть-плюнуть...

 Как там с чувством юмора? Или весь на коммунистический патриотизм изведен?

 Но главное не в чувстве юмора, а именно в профессионализме. Судья ведь даже Конституцию читал. Хотя, чтобы зачет сдать. Знает о ее существовании и что в ней провозглашено. Хотя бы в общих словах. Генеральная, так сказать, линия. Ведь там вроде бы написано про якобы свободу слова.

 С одной (не главной) стороны, Конституция – основной закон государства. Она не просто дает, а даже га-ран-ти-ру-ет право на любые слова и мысли. И на любые способы распространения этих мыслей с помощью этих слов. Зато с другой (реально угрожающей) стороны, эта самая пресловутая 58-я статья (пункт 10 про антисоветскую пропаганду и агитацию). Это не этика с ее непроходимыми дебрями, и к черту чувство юмора.

 Проблема, как логически и юридически корректно прорваться сквозь это противоречие без утраты человеческого достоинства?