Витя Васильченко

В и т я   В а с и л ь ч е н к о

 Менялся и состав нашей партии. Куда чаще, чем в том настоящем Политбюро. Кто-то остался на второй год, ушел в другую школу, переехал с семьей в другой город. Число неопределенно принятых в ряды членов партии и членов ЦК этой партии (что было тем же самым) колебалось между пятью и восемью. Восьмым стал Витя Васильченко (фамилия подлинная). Записной остряк класса, классный остряк, как он сам себя числил.

 Был он поджарым пареньком с подвижными, по-девичьи карими глазами. Что-то неуловимо притягательное в нем разгадывалось его прежней фамилией – Ачкинадзе. Витя был несравненным ловкачом и удачником в любовных делах. Все остальные по сравнению с ним тихони и мямли, а он был прыток. Весь класс собирался, когда он со смаком, в лицах и движениях, грязно, пошло и скабрезно рассказывал о своих все новых любовных приключениях.

 Я его недолюбливал, может именно потому, что он ходил в любимчиках всего класса, не только его женской половины. И именно поэтому он и был не мной, а далеким от меня человеком, седьмым и единственным вообще не из нашей школы, рекомендован в очередные члены. Витя нас и заложил. Думаю, что сразу.

 Как ему сказали, так он и пошел. Утверждаю, что это так. В самом-то следственном деле было написано, что случайно на почте было вскрыто письмо от меня к Зотову и бдительный почтальон прочитал и донес. Чепуха!

 Нас сдал Витя Васильченко.

 Мне об этом сказал следователь капитан Лысов. Никакой симпатии ко мне он не испытывал, следствие кончилось, и он сказал. Мне всегда казалось, что те, кому стучат, терпеть не могут, брезгуют теми, кто стучит. Потом, сразу после первого суда, меня для собеседования пригласила к себе председатель областного суда Полянская (имени не помню). Тоном:

 - Ну ты уже знаешь, что вас в КГБ заложил Витя Васильченко. Последним это подтвердил мой адвокат. Но более, куда более того. По материалам следствия, а я его читал, держал в руках, ясно, что больше всех, чаще и, главное с самого начала следствия, допрашивали именно этого седьмого, кто пригласил Витю. Этот седьмой, да черт с ним, чего его жалеть, Мурзин его фамилия, в наименьшей степени член нашей ячейки, раскалывался охотно, в позорных словах:

 - Чтобы угодить Юре К. и Плачендовскому я...

 - Из подхалимских соображений я...

 - В угоду Плачендовскому я...

 В угоду! Фу, слизняк!

 Но он мало что знал, и только через несколько дней от него потянулось по цепочке к Юре К., и его вызвали на допрос, к Зотику, и его арестовали, от них к Виталику, к Юре, к Сереже, к Вальку, а уж после всех – к главарю, ко мне. Мурзин меня лично не знал, никогда не видел, вот почему и был арестован и допрошен последним.

 Зачем Витя это сделал?

 Спросите у него. В семье у него были какие-то нелады. Один или два человека сидели по уголовке. Дядя, старший брат. Его часто таскали на следствия... И он как бы хотел подстраховаться, убедить в своей надежности, лояльности, выскочить из круга подозреваемых. Потом он года два служил в большой городской тюрьме надсмотрщиком, впрочем, не мое дело. У меня своих забот полно.