Поджог - 2

Позвольте же именно здесь, упомянув дело о поджоге магазина галантереи Чангли-Чайкина, остановить бег нашего рассказа. Право же, дело стоит того.

Галантерейный магазин был как магазин: в самом центре главной Петровской улицы, в один раствор, не то чтобы слишком тесный, но и не слишком просторный. Да ведь здесь торговали воротничками и галстуками, а не роялями, к чему и простор!

Хозяином магазина, как мы уже сказали, был Чангли-Чайкин. Трудно было установить национальность этого таганрожца! Чангли — это мог быть англичанин. Но Чайкин — как будто окончательно русская фамилия. А почему фамилия двойная? Кто состоял в предках этого бледного человека с седыми усами, бритым подбородком и тихим, нерешительным голосом? Может быть, и англичане, и русские? Мало ли английских капитанов гостило в Таганроге, а иные ухаживали за русскими девицами и дамами! Да ведь не со вчерашнего дня, а уже два столетия! Мало ли какой союз двух иноплеменных людей мог созреть здесь, на полуострове, именуемом Таганрогом?

Не будем пускаться в исторический анализ. Фамилия этого таганрогского негоцианта была именно Чангли-Чайкин и никакая другая. У купца было два сына: один — молодой юрист, красивый, высокий и холеный, чем-то, пожалуй, и в самом деле похожий на англичанина, а другой — пианист, худой и хромой в результате детского туберкулеза голени правой ноги. А мать? Может, она-то и была англичанкой?.. Она давно умерла от чахотки, совсем еще молодой, я ее не помнил. А сыновей знал. Особенно младшего, пианиста. Это был удивительно мягкий и застенчивый юноша. Играл задушевно. К сожалению, ОН вынужден был ради заработка (отец торговал плохо) Ходить по домам богатых и в праздники играть танцы на рояле: тапер!

У парня были способности настоящего музыканта. Да мало ли у кого были в те времена артистические особенности, разве это шло в счет?

Младшего Чангли-Чайкина, пианиста, звали Иваном. А старшего, помощника присяжного поверенного, Николаем. Если Ваня запомнился мне мягкостью своей, природной веселостью, которая как-то совсем не вязалась с не очень веселой домашней обстановкой (отец — неудачник и, несмотря на всю свою торговлишку, бедняк), а вот старший, Николай, ничем не был — или не казался мне — примечательным. От кого-то из местных адвокатов я слышал не слишком-то восторженный отзыв о его профессиональных способностях. Да оно, пожалуй, так и было: Николай слегка заикался, был явным тугодумом — качества, едва ли пригодные для судебного оратора. Однако же он был, мне кажется, незаурядным человеком: уж очень много усилий и настойчивости проявил он в попытках склонить к браку с ним красавицу блондинку с недобрым выражением лица, как говорили, внучку или правнучку знаменитого русского путешественника-барона Софью Н., год назад окончившую таганрогскую Мариинскую женскую гимназию и осевшую в скучном городе. В ожидании женихов? Наверно. А что еще оставалось делать этой внучке мореходного барона?! И вот жених нашелся: Николай Чангли-Чайкин. Что же невеста? Она категорически ему отказала!

Соня! Не один только Николай Чангли-Чайкин был влюблен в нее. Я помню довольно известного впоследствии поэта Валентина Парнока, уроженца Таганрога, человека до такой степени худого, что его хотелось повести в ресторан накормить. Валя студентом уехал в Париж и бедствовал там, время от времени посылая своим таганрогским знакомым, которых он считал зажиточными, отчаянные телеграммы, всегда одного и того же содержания: «Позисион террибль» («Положение ужасное»). Далее следовала просьба выслать деньги. В конце концов, уж неизвестно на какие средства, он вернулся в Таганрог и здесь занялся насаждением нового тогда танца — танго, главным образом в самом трагическом его варианте — «танго смерти», «танго отчаяния» и пр. Он сам танцевал на эстраде, худой и рыжий, извиваясь всем телом и дрыгая худущими ногами, танцевал во фраке, завезенном из Парижа и, видимо, купленном там у старьевщика.

Вскоре он катастрофически влюбился в Соню Н. Он посвящал ей сонеты, но она впервые слышала это слово и была шокирована и чрезмерной рыжестью воздыхателя, и его двусмысленной профессией танцора-поэта.

Шансов Валя Парнок, видимо, имел не больше, чем водовозная кляча — прийти первой на дерби. А тем временем Николай Чангли-Чайкин действовал напористо и еще — в который? — раз сумел доказать, что женщина — это крепость, которую легче взять осадой, чем штурмом. Николай женился на Соне. На свадьбе Ваня истово играл на разбитом рояле танцы…

Через полгода Соня ушла к богачу-экспортеру Канаки, но это лежит уже за пределами нашего рассказа. Оставаясь же в его границах, отметим, что именно Николай толкнул своего отца-галантерейщика на преступление…

Николай сразу же увидел, что, если он не достанет в ближайшие дни двух тысяч рублей на свадебную поездку за границу, он потеряет все позиции, которые завоевал с таким трудом.

— Папа, — сказал он отцу, — она хочет ехать в Биарриц.

— А сколько нужно денег? — деловито спросил старик.

— Много. Тысячи полторы, две. Она привыкла к роскоши.

Старый галантерейщик ненатурально засмеялся:

— Привыкла?! Живет без родителей, у тетки — и привыкла?!

— Все равно, — убитым голосом сказал сын. — Если я не достану денег, я повешусь.

— Достанем! — крикнул отец. — Пусть повесился бы чертов барон, который носится по свету, а внучку подкинул тетке в Таганрог! — Он спохватился и на этот раз тихо и уверенно сказал: — Достанем!