Вечером следующего дня Евгений Осипович сидел в большом мрачном кабинете Араканцева среди влиятельнейших людей города и с восторгом слушал речь таганрогского «златоуста» присяжного поверенного Александра Сергеевича Золотарева.
— Мечта святых борцов за свободу — декабристов — свершилась! — горячо говорил мягким тенором оратор. — Падающее знамя из рук Пестеля подхватили мы, партия народной свободы. И будем держать его высоко, клянемся в этом!
В конце своей речи Золотарев коснулся прихода в боевой стан русской интеллигенции нового соратника, друга и целителя Евгения Осиповича.
— Приветствуем в его лице представителя русских медиков! — заключил Золотарев.
Все зааплодировали. Евгений Осипович был растроган и кланялся, прижимая руки к манишке.
После речи таганрогского «златоуста» присутствующие обменялись мнениями относительно предстоящих выборов в первую Государственную думу.
Податной инспектор Семен Семенович Карнаухов, один из основателей местного отделения партии, внес неожиданное предложение:
— Надо, чтобы на выборах за нами пошли ремесленники, приказчики и даже рабочие!
— Дорогой Семен Семенович, — перебил его Золотарев, — рабочие вообще не в счет, их будет допущено к голосованию… весьма немного. Выборный закон изволите знать?
— А хоть бы и немного, — не сдавался Карнаухов. — Все равно.
— А что вы рекомендуете? — нетерпеливо спросил Золотарев. Он терпеть не мог, когда вносили предложения помимо него.
— По-моему, следует включить в число выборщиков от нашей партии какого-нибудь пролетария.
— А кто к нам из пролетариев пойдет? — спросил хлебный экспортер Бесчинский.
И тут Евгения Осиповича точно осенило.
— Дараган пойдет! — воскликнул он, удивляясь в душе собственной смелости.
Кое-кто вспомнил переплетчика Дарагана. Хотя он был из беднейших таганрогских ремесленников, в списках мещанской управы переплетчик числился «владельцем рукомесла с собственным оборудованием» и поэтому, пожалуй, мог претендовать на избирательный ценз.
— Пожалуй, это — идея, — лениво согласился Араканцев. — А кто с ним поговорит?
— Еще у древних греков был обычай, — усмехнулся Золотарев, — тот, кто на ареопаге внес предложение, тот его осуществляет.
Оптовый торговец гастрономическими товарами Ахиллес Аргиропуло сверкнул глазами-маслинами и с одышкой произнес:
— Я сам — древний грек!.. Не было такого обычая!
— Был!
— Не было, эмаста! Поднялся шум.
— Довольно! — перекрыл все голоса звучный голос Золотарева. — Нас интересует не столько древняя история Эллады, сколько наша, российская, новейшая история. Я предлагаю поручить переговоры с Дараганом именно доктору Возницыну. Переплетчик — его пациент, это тоже немаловажно. А я судебных процессов Дарагана не вел, ему за переплеты платят и без суда!
Все засмеялись. И только Ахиллес Аргиропуло с надменным видом закручивал кверху свои изящные мушкетерские седеющие усы.
…К переплетчику доктор пошел днем, после визитаций. Дараган и вся его семья обедали в кухоньке за некрашеным столом. Обед их заключался в двух таранках и краюхе хлеба. Правда, у Марфы Филипповны хранилась сдача с рубля, но она твердо решила «растянуть» эти деньги на несколько дней. Доктор появился неожиданно, это испугало боязливую Марфу Филипповну, еще больше ее испугало смущение на лице врача.
Дараган, торопившийся отнести к Пимонову переплетенные книги и поскорее получить остальные два рубля, совсем не обрадовался доктору: «Неужели он пришел требовать свой долг?.. Черт его знает, с этими барами всего жди!..»
Евгений Осипович несколько загадочно сказал:
— Мне бы с вами, Петр Кузьмич, поговорить… наедине.
«Так и есть! — тяжело вздохнул Дараган. — За деньгами, черт, пришел».
Однако Дараган вежливо повел доктора в залу, где был приставлен к стене, как для расстрела, шкаф неизвестного назначения. Стульев не было, недавно последний Марфа Филипповна продала старьевщику.
— Надеюсь, манифест семнадцатого октября в свое время вы читали? — спросил доктор, прислонившись к притолоке.
Переплетчик подумал: «Издалека начинает…»
— Как же, читал, — заверил его Дараган, однако, по совести говоря, он хоть и пытался прочесть когда-то расклеенный на улицах листок с манифестом, но не очень уразумел царские посулы.
— Ну и что же? — настойчиво продолжал доктор. — Не думаете же вы остаться в стороне от политической жизни?
— Как можно, — откликнулся переплетчик. — Ни-ни!
— В таком случае, — сказал Евгений Осипович, — вы, безусловно, согласитесь вступить в нашу партию, чтобы грудью бороться за народную свободу!
«Уж не выпил ли?» — опасливо подумал переплетчик.
— Это же… в какую партию? — осторожно спросил он.
— В конституционно-демократическую! — многозначительно ответил доктор. — Все лучшие люди в ней состоят: присяжный поверенный Золотарев, Константин Эпаминондович Канаки, Николай Николаевич Пимонов…
Дараган опять вспомнил, что ему уже пора идти к Пимонову, и заторопился.
— Согласен! — сказал он и от усердия выпятил по-солдатски грудь. — А что я должен делать?
— Придете на митинг в театр «Аполло»! — радостно проговорил доктор. — Там вы скажете несколько слов… Ну, о том, что все ремесленники Таганрога сочувствуют партии, возглавляемой Милюковым и Родичевым… В семь часов вечера!
Доктор ушел, а переплетчик вернулся на кухоньку и сказал жене не то серьезно, не то с легкой иронией:
— Теперь я — кум королю. Важные господа в свою компанию принимают!
Свободное копирование
