Из шатра нас перевезли в местечко Садогуры, поместили в какой-то школе; по силе возможности очистили нас, обмыли, первые перевязки заменили новыми. Приходил какой-то чиновник из интендантства, опросил, кому что нужно. Я, кроме обуви, имел все рваное и получил все, что было мне нужно.
Сестра предложила, что если кто хочет, то послать родителям телеграммы; священник присутствовал все время. В общем, мы вошли в свою колею.
Все деньги и документы, бывшие при мне сохранились и, как видно, что кто-то следил за этим, так как получил их только при погрузке в вагон. Часов в 10 нас стали грузить в санитарные поезда для отправки в центр России. Правда, что как и раньше, поезда были отличные, обслуга не была распропагандирована большевиками. Сестры, как раньше, были на своем месте и, видя их работу, мне кажется, что на них можно было молиться. Вечная Вам Слава!
В предыдущие разы моего ранения чувствовалось, что ты герой, и это как бы облегчало твои боли. На каждом пункте нас встречали с русской теплотой, русской любовью.
Теперь все серо; на каждой станции вчерашние воины превратились в стадо быдла и по нашему адресу — раненых — посылались проклятия и упреки: «Все еще хотят воевать».
Был случай, когда толпа в 50-60 человек старалась влезть в вагон, но при поезде была охрана из чехов, которая со всем справилась и мы благополучно добрались в г. Черкассы.
Там нас выгрузили. Офицеров было 7-9 человек, и мы были помещены в частном госпитале, который помещался в особняке в великолепном парке известного сахарозаводчика Терещенко. В особняке Терещенко я пробыл 3 дня, затем получил нужные бумаги и одиночным порядком отправился в г. Курск, где я был в свое время в гимназии. По дороге имел возможность заглянуть в отчий дом. Там я встретил милых галичанок.