Прошлое - 38

В 1917 г. полками еще командовали кадровые офицеры, а ниже командиров полков была одна молодежь, из которой создавались кадры для ударных батальонов. Эта молодежь и теперь и дальше показала, на какую жертвенность она готова идти для достижения победы. Немцы предвидели, что мы были накануне победы, но армия с каждым днем разваливалась больше и больше. Нужно было создавать что-то, что дало бы возможность установить дисциплину, и стали формироваться ударные батальоны смерти.

Первое выступление этих батальонов было в районе Тернополя, 17-18 июня 1917 г., но это наступление не дало хороших результатов, так как не была им оказана поддержка резервными частями. Приблизительно в то же время (май-июнь месяц) молодой офицер Генерального Штаба Митрофан Иосифович Неженцев приступил к формированию в районе Черновиц (село Стрелецкие Куты), Корниловского ударного отряда — район 8-й Армии. Ударный отряд впоследствии стал Корниловским ударным полком. Форма предполагалась следующая: мундир и брюки черного цвета с белым кантом, фуражка — околыш черно-красный, с белым кантом; погоны офицерские серебряные, просвет черно-красный с белой выпушкой; солдатский погон черно-красный с белой выпушкой, так же и петлицы. На левом рукаве выше локтя — синий щит и на нем Адамова голова, скрещенные мечи и внизу граната; на верхней части щита была надпись «Корниловцы». Под этим щитом был черно-красный угольник, что значило: Лучше смерть, чем быть в рабстве.

Отряд формировался исключительно из добровольцев — и офицеров, и солдат. Здесь были воины из разных частей, разных родов оружия. Кроме поступающих единицами, поступали и целые соединения: как, например, Сотня 53 Казачьего полка во главе с двумя штаб-офицерами полковниками Дударевым и Кросненским, и в целом составе пришел 3-й Сибирский Дивизион, (горный) во главе с поручиком Барановым, который принял участие в прорыве фронта в пешем строю. О дальнейшей судьбе дивизиона я не знаю, так как я был ранен и эвакуирован в Россию.

Добровольцев был большой наплыв — было из чего выбирать. В короткий срок было сформировано 3 батальона пулеметных команд, команда конных разведчиков — казаки 53-го полка. Сформированная часть приняла вид образцовой дисциплинированной части. Большинство чинов отряда имели знаки отличия.

Против отряда шла ужасная травля и особенно после того, когда приходилось митингующие части разгонять, как было с 48-й пехотной дивизией, которая имела славное прошлое и всевозможные награды, начиная с Георгиевского Знамени.

Со временем многое забылось, но хочу еще кой-кого вспомнить в то время: капитан Неженцев, адъютант поручик князь Ухтомский из Дикой Дивизии. Командир 1-го батальона капитан Савков; офицер бронированных частей, капитаны Карпенко, Скоблин, Морозов, Заремба — все были Георгиевскими кавалерами, имея, кроме орденов Св. Георгия, и георгиевское оружие.

В окрестностях нашей стоянки было совершено несколько убийств местных русофилов агентами Австрийской разведки, и в одно время я получил приказ обследовать местное село и прилегающий к селу лес. Указанная операция должна быть совершена ночью. Около 12 часов с двумя взводами казаков мы прибыли в село; сразу же узнали, что здесь на днях были убиты: священник, доктор, молодой адвокат и брат адвоката.

В начале войны отец священника и многие русофилы были расстреляны в Телергофе.

Лошади наши остались с коневодами у околицы села; остальные казаки тремя группами отправились осматривать село. 10 казаков остались при мне. Войдя в центр села, где была церковь, школа и дом священника, в первую очередь я решил зайти в дом священника. Дом был открыт, не было никакого освещения — нашли лампу, осмотрелись, как будто бы все в порядке.

И только с лампой мы пошли во двор; после моего заявления, что я русский офицер, послышался женский голос, смело подошла родственница убитого священника, и мы вернулись в дом. Там узнали, что австрийские агенты терроризируют местных жителей, из-за чего многие жители на ночь уходят из своих жилищ. Узнали мы и о том, что в 7 километрах есть в лесу «лесничувка» — дом лесника и там находится штаб разведки.

Не теряя времени, отправились к коноводам для следования к лесничувке.

По дороге около одного домика слышу крики: здесь орудует М. Спрашиваю, в чем дело. Вахмистр сразу же притих и заявил, что ему не открывают двери и тут что- то неладное. Я заявил, что я русский офицер, пришли мы сюда для того, чтобы вас защитить от всяких нападений, различных бандитов, работающих для австрийцев во вред России.

Дверь открылась. Передо мною стояла женщина лет 22-24 сказочной красоты, она обливалась слезами; сзади стояла старуха-мать, которая бросилась ко мне целовать руки, по галицийскому обычаю, чего я не допустил.

Через пару минут все успокоилось. Я узнал, что красавица была русинкой, по имени Мария. Отец её был рас- стрелен еще в 1914 г. в Телергофе. Два брата, будучи в Австро-Венгерской армии, перешли в русскую армию; один сейчас где-то на Волге, другой ушел добровольцем в какой-то полк русской армии. Мой вахмистр — крутых нравов, и то прослезился. Предстоял вопрос, что делать дальше, и Мария попросила её и мать эвакуировать в Россию. Я предложил им убежище у моей семьи, где был большой дом, и жизнь им не стоила бы ничего.

К утру милые галичанки кой-что собрали, за остальным поручили смотреть родственникам и они были отправлены в Черновицы, дальше — во Львов, Курскую губернию, где жил отец.

В последних боях я был ранен, имел возможность заглянуть в отчий дом и там встретил милых галичанок; о встрече не приходится говорить, так как это было что- то неописуемое.

Дальше — Белая Армия и ни своих, ни галичанок не удалось встретить, а многие годы, будучи в изгнании, хотелось верить, что это была не последняя встреча.

Из села быстрым аллюром мы отправились к лесничувке и нам повезло, так как находившийся там штаб шпионажа спал, не выставив охраны, и мы их взяли после нескольких выстрелов (17 человек), разорвалась граната, ранив осколками одного австрийца. На месте, под полом были найдены ценные документы, где были планы диверсии.

Наш проводник одного из диверсантов узнал; выяснилось, что эта группа занималась собиранием сведений о расположении наших войск, порчей железных дорог, порчей мостов и проч. С активными, 11 человек, расправился проводник, у которого за несколько дней перед этим был убит дед. Из 17 человек 5 были отправлены в Черновицы для сообщения о их деятельности. Надо сказать, что в Императорской Армии расстрелы таким образом без военно-полевого суда были вещью недопустимой. Здесь произошел, как говорят, самосуд нашего проводника.