11-ое июля, среда. Кажется, сама жизнь хочет заставить меня думать о проблеме, которой я не придавал прежде никогда серьезного значения, считая ее частным делом нескольких лиц, опирающихся более на собственное честолюбие, чем на народную поддержку, и потому не стоящей внимания. Однако дело обстоит, по-видимому, не так просто. Речь идет опять об украинских «самостийниках», которые в последнее время все чаще и чаще привлекают к себе общее внимание гамбургской русской колонии.
Однако эта история имеет свою предысторию. И предыстория эта такова.
Вскоре после того, как в Гамбург пришли англичане и началась репатриация, в одном из здешних лагерей, населенном преимущественно украинцами и отчасти русскими, произошел знаменательный случай. Когда в лагерь явился английский офицер и предложил его населению собираться в СССР, все это население – около шестисот человек – выстроилось во дворе и заявило:
– Стреляйте нас здесь, к большевикам мы не поедем.
Англичанин смутился, доложил начальству, начальство, в свою очередь, решило запросить верхи. Тем временем из лагеря к о. Нафанаилу явились доверенные лица и стали просить его похлопотать за них. Переговоры между батюшкой и англичанами продолжались целых десять дней, причем о. Нафанаил и жители лагеря проявили в этом замечательную твердость и решительность. Англичане были вынуждены отступить и пойти на компромисс. В одно утро украинцев посадили на машины и отправили в огромный лагерь за Гамбургом, где живут несколько тысяч поляков, отказавшихся поехать в советскую Польшу. Наших малороссов и русских присоединили к полякам под видом западных украинцев, уравняли их во всех правах, а также в снабжении с коренным населением лагеря, и измученные люди обрели, казалось, наконец покой и относительное благоденствие. В лагере мало-помалу стали оседать все русские и малороссы, не желающие ехать в СССР, и колония разрослась за тысячу человек.
Таков был пролог истории, о которой я хочу здесь рассказать.
Когда все успокоилось и напуганные малороссы, умолявшие отца Нафанаила взять их под свою десницу, стали приходить в себя, оказалось, что в числе их имеется группа «самостийников». Вначале они вели себя вполне пристойно, совершенно справедливо полагая, что их «самостийность» может не понравиться хозяевам лагеря – полякам – и что не рекомендуется гадить за тем самым столом, с которого сам ешь. Однако постепенно они осмелели и стали напоминать жителям лагеря о своем существовании. Полагаю, что дело не обошлось без идейного участия «профессора Iванiва», который, живучи в Wohnheim’e, установил связь с лагерем и устроил у себя нечто вроде штаб-квартиры, где упорно «просвещал» украинцев в духе своих идей и вдохновлял их на «борьбу», сиречь, – на безобразия.
Сигналом к борьбе послужило открытие православной церкви в лагере. Когда о. Виталий явился освящать новую церковь, «самостийники» устроили в своем бараке митинг и стали говорить о том, что богослужение в лагере должно совершаться только по-украински и что они могут согласиться только на открытие униатской церкви. Но так как «самостийников» было всего несколько десятков, а нормальных людей – больше тысячи, то люди только посмеялись и двинулись в храм.
Эта неудача только распалила боевой дух «самостийников». От речей они перешли к действиям: они повели кампанию против всех украинцев, которые «продают» Украину, блокируясь с поляками, и начали составлять какие-то свои особенные списки «невозвращенцев в СССР», собираясь передать эти списки по какому-то «новому назначению». Тогда люди насторожились и начали присматриваться к «самостийникам», на которых до сих пор глядели только как на «бузотеров» и бездельников. И тут оказалось, что многие действия «самостийников» и в особенности речи их весьма попахивают большевистским духом, до того попахивают, что порой трудно было сказать, где кончается их «самостийность» и начинается большевизм чистой воды.
На одном из очередных митингов, устроенных «самостийниками», их лидер, некто Коваленко, выступил с речью, в которой заявил:
– Вы продались белогвардейцам, одетым в поповские рясы. Это вам даром не пройдет.
Эта хамская большевистская речь была последней каплей, переполнившей чашу терпения людей, которые совершенно основательно считали, что они обязаны священникам спасением жизни. Вечером барак «самостийников» был оцеплен и началось вразумленье в народном духе. Однако когда оно кончилось, то оказалось, что кроме побитых физиономий «самостийники» понесли и более тяжкие потери: их лидер Коваленко получил несколько ножевых ран и был тут же свезен в больницу. А утром на бараке «самостийников» появилась доска со следующим аншлагом: «Коваленко погиб во фракционной борьбе за министерский портфель».
Как ни трагично окончание этой истории, все же нельзя не признать, что более точное определение сущности и духа «самостийности» трудно вообразить. Когда народ что-нибудь называет, он непременно называет самым верным словом.
Англичанин, комендант лагеря, разбиравший эту историю вместе с о. Виталием и множеством свидетелей, принял решение, достойное Соломона: он попросил о. Виталия не посылать более в лагерь никого, кто посягнет к «самостийности».
Из этой истории население лагеря вынесло по меньшей мере два поучительных тезиса:
1) она показала еще раз (и очень выразительно) подозрительное родство «самостийности» и большевизма,
2) люди убедились в том, что всякого рода большевистское (и родственное «самостийное») свинство и хамство сильно до тех пор, пока его боятся или пока в «мире» нет согласия и воли противостоять ему; как и всякое хамство – оно трусливо.
Свободное копирование
