<…> (13-ое – 25-ое июня)
Сто двадцать один километр – расстояние между Гамбургом и Целле, где нам предстоит первый визит – мы покрываем за полтора суток. Впервые я еду по немецким дорогам на велосипеде, и они вызывают во мне неподдельное восхищение. Пожалуй, хуже всего дороги в городах и деревнях, где асфальт заменяется обычно булыжником или щебенкой, но как только мы минуем околицу, перед нами неизменно расстилается сверкающая лента асфальта, по обеим сторонам которой идут непрерывные аллеи яблоней. Несмотря на то, что шоссе № 3, по которому мы едем, не принадлежит к числу наиболее благоустроенных немецких дорог, и не автострада, но все же оно, даже сейчас, когда только что закончилась симфония безумного разрушения, поражает своей чистотою и порядком. Иногда асфальт сменяется шести-семиметровыми бетонными плитами, пазы между которыми залиты гудроном, и тогда нам кажется, что мы катим по полу или же по столу. Неудивительно, что даже наши дряхлые машины, собранные Бог знает как, выдерживают этот путь без единой серьезной поломки.
Очарование пути усиливается еще картинами природы, раскрывающимися перед нашими взорами. Вот уже много лет мы оба не бывали так внутренне свободны, не соприкасались так близко с природой, как сейчас, и она производит на обоих нас поистине неотразимое впечатление. Рожь уже колосится, и вся пестрит маками, васильками и какими-то еще ярко-желтыми или золотистыми цветами. Луга повсюду скошены, покрыты копнами сена, и с них веет таким знакомым, таким нежным, волнующим ароматом, что хочется соскочить с велосипеда и броситься лицом в копну и вдыхать, вдыхать в себя этот пьянящий аромат. Вишни и яблони в садах уже покрылись молодыми, но еще неяркими плодами, и липы в цвету и вечерами изливают удивительный медвяный аромат. Но главное, самое главное – леса. Какой это «знаток» сказал, будто в Германии нет лесов? Пожалуй, даже и в России не везде можно встретить такие огромные, густые и могучие леса, как здесь, в этой области, которой мы проезжаем. Порою они тянутся сплошным бором, по обе стороны дороги на 5-6 километров, потом встречаются какие-нибудь деревушки (а деревушки в два-три домика) и снова лес. То там, то тут встречаются группы людей с корзинами в руках, с черными, как чернила, пальцами и ртами: леса полны черники, и только недостаток времени мешает нам спрыгнуть с велосипедов и отдаться занятию, в которое мы – жители лесной России – влюблены с детства…
Но вот маленький, чистенький, хотя и пострадавший от бомбежек, городок, с одноэтажными-двухэтажными опрятными домиками, с садиками, полными цветов и ягод, с неизменным городским парком в самой середине, с ратхаузом, с кирхами – словом, тот самый «провинциальный», «захолустный» (как нелепо это слово в применении к германским городам!) городок, каких в Германии тысячи. Имя ему – Целле.
Мы подъезжаем к зданию фирмы, где служит человек, которого мы ищем. Имя этому человеку Владимир Васильевич А-ко, диплом – инженер, строитель, уехавший из Киева вслед за германской армией и с тех пор работающий здесь. Я этого человека никогда не видел и не знаю, но у меня к нему письмо от Анатолия Ильича, и я должен во чтобы то ни стало передать его.
Пока Сережа вертит папироску на ступеньках крыльца, я поднимаюсь к двери и первое, что вижу, – список жильцов. Семья А-ко зачеркнута весьма жирными злыми линиями, что означает, что она отсюда выехала. Я стучу. Выходит немка средних лет и объясняет мне, что г-н А-ко уехал на Гинденбургштрассе № 24, куда мне и следует обратиться. Едем. Ищем. Находим этот дом, но никто в нем никогда не слышал имени А-ко. Возвращаемся в фирму, я захожу в бюро и обращаюсь к какому-то конструктору или чертежнику, сидящему перед чертежным столом. При имени А-ко он хмурится и заявляет, что точно адреса А-ко никто не знает, но, кажется, живет на улице Гинденбурга № 24.
– Извините, я уже был там. Он там не живет.
– Тогда 34, – хмуро отвечает мне конструктор и отворачивается.
Мне не остается ничего иного, как сесть на велосипед и снова ехать на улицу Гинденбурга. Но в доме 34 повторяется та же история, что и в доме № 24. «Странная вещь, – думаю я, – как это в фирме, да еще в такой маленькой фирме, никто не знает адреса единственного инженера.» Право, создается такое впечатление, что меня путают нарочно. Но для чего? Я – первый раз в городе и трудно предположить, чтобы все эти немцы, с которыми я разговаривал, имели что-нибудь против меня.
– А-ко, – твержу я немке, отворившей дверь, – А-ко, диплом инженер, украинец…
– Диплом инженер?! – восклицает вдруг мужчина, высунувшийся неведомо откуда из-за плеча женщины. – Диплом-инженер, украинец?! О, этого я знаю. Он живет не здесь. Пойдемте со мною.
Он выходит со мною на улицу и указывает на один из соседних домов. Я благодарю его от всей души.
Большой чистый двухэтажный дом на главной улице. Широкая парадная дверь. На двери, как обычно, список жильцов. Читаю:
«А-ко Вольдемар, диплом-инженер, А-ко Мария, hausfrau, А-ко Светлана, kind, А-ко Анжелла, kind, А-ко Новелла, kind, Вальтер, kind.»
Странные имена, думаю я, – кто этот инженер – украинец, немец, португалец или англичанин? Должно быть, большой оригинал!
– Скажи, – спрашивает меня Сережа, изучающий вместе со мной список жильцов, – а Повести и Драмы нет здесь?
Я пожимаю плечами и надавливаю кнопку звонка. Тотчас над моею головой распахивается окно бельэтажа, в него высовывается лицо мужчины в пенсне, с «бабочкой» вместо галстука, с седеющими висками
– Wer ist das?
– Ich mochte Herr A-кo sprechen.
– Moment.
Он произнес это на иностранный лад «момэнт», скрылся и тотчас же открыл нам дверь.
– Ich bin А-ко.
– Ах, это Вы, – я с любопытством оглядываю португальца и добавляю, – у меня к Вам письмо от Анатолия Ильича.
– От Павлова? – всплескивает он руками и тотчас же весь дом наполняется его громовым голосом. – Светлана! Маруся! От Анатолия Ильича! Приехали от Анатолия Ильича!
Навстречу нам выбегает прехорошенькая девушка лет 16-ти, розовощекая, цветущая, полногрудая, с двумя жгутами толстых кос, затем маленькая женщина с узким и бледным лицом, со впалой грудью и с синевою под усталыми глазами, подстриженная на советский лад «под скобку».
– Моя жена Мария Ильинишна, моя дочь. Заводите поскорей ваши машины и марш наверх. Только скорее.
Спустя пять минут мы поднимаемся наверх, проходим анфиладу больших комнат, обставленных не только хорошо, но даже роскошно, и оказываемся в гостиной. Мы – грязные, пыльные, усталые, с замазанными руками, но инженер не предлагает нам умыться и привести себя в порядок, а сажает нас на диваны и учиняет часовой допрос с пристрастием.
– Рассказывайте все!
– Однако, – нерешительно заявляю я…
– Рассказывайте! – громовым голосом приказывает он. – В этом доме хозяин я, а вы – лишь гости.
Против этого возражать, конечно, [нечего] …
Свободное копирование
