Я ждал этой встречи шестнадцать лет - 2

* * *

Я закурю,— сказал-спросил он, удобно разместившись в кресле довольно скромного (я ожидал большего) номера гостиницы «Мелиа». Глубоко затянулся и сразу заговорил.

Вы знаете, я совершенно не мог собраться вчера на партию. Было какое-то опустошение после нашего разговора.

Тогда давайте отложим беседу, а сейчас сделаем то, что делали раньше.

Он послушно садится на стул, я делаю ему массаж головы, и все ожило сразу, как будто не было этих лет и матч с Карповым продолжается.

— Теперь ложитесь, я помогу вам уснуть.

Он открывает глаза, принимает решение и говорит:

— Нет, лучше поговорим.

Я рад этой возможности, хотя ощущаю некоторые угрызения совести в связи со вчерашней его неудачей...

— Виктор Львович, что случилось вчера на ассамблее?

— Случилось то, что должно было случиться — демократия победила! Все пошли против Каспарова. Понимаете, Каспаров может быть диктатором и больше никем! А на Западе с этим не согласятся, не примут этого никогда. Ассоциация гроссмейстеров — это не советская, а международная организация. Об этом Каспаров не должен забывать. Вам рассказывали о выступлении Спасского?

— Нет.

— Ему, как всегда, не хватало запаса слов, но суть он выразил верно. Он сказал, что по своему поведению Каспаров — типичный большевик и его деятельность построена на трех большевистских принципах. Первый — кто не с нами, тот против нас! Второй — если враг не сдается, его уничтожают! И третий — не знаем что, но доведем до конца! Неплохо, правда?

Он смеялся.

Каспаров — гений... в шахматах?

Он... хорош! С точки зрения интеллекта таким и должен быть чемпион мира по шахматам в отличие от чемпиона мира по... городкам. Чем дальше, тем больше я ценю Каспарова. Он пропагандирует собой шахматы!.. Корчной задумался и продолжил:

— Нельзя забывать, что каждый чемпион — дитя своего времени. И вот Каспаров — дитя сегодняшнего сумасшедшего времени и своей сумасшедшей страны. Вы согласны с этой концепцией?

— Не знаю.

— Это не я придумал, это доказано. Ведь почему такой интерес к личности чемпиона мира? Есть ведь люди в других видах спорта, добивающиеся отнюдь не меньшего. Но интерес к ним явно слабее. А личность чемпиона по шахматам изучается всеми. Потому что он сын своего времени! Начиная со Стейница, который считал, что он установил навечно законы шахматной борьбы. Он тоже был дитя своего времени, когда и в физике считалось, что все законы открыты,—-и никто не догадывался, что где-то в своей лаборатории работает Эйнштейн.

...Алехин тоже был сыном своего эмигрантского времени. Не мог забыть Родину и в то же время ненавидел Советскую власть.

Он же мечтал вернуться! Котов писал об этом.

Да вы что? Это фантазии агента КГБ.

Котов — агент?!

Не извольте сомневаться! И Котов, и Толуш... В шахматах, как и везде, их достаточно.

Виктор Львович, вернемся к Алехину. Разве он не хотел вернуться после войны?

Никогда! Он всю жизнь как огня боялся большевиков. Керес незадолго до своей смерти рассказывал мне, что перед войной Алехин был в Эстонии и говорил им: «Бегите отсюда быстрее, пока большевики не пришли!..» Ботвинник — еще одно дитя. Прекрасно вписался в систему и так же прекрасно использовал ее для подавления тех, кто ему мешал. Помните ту историю с Левенфишем, когда они сыграли вничью матч на звание чемпиона СССР и Левенфиш законно должен был ехать на известный АВРО-турнир? Но поехал Ботвинник. И, не стесняясь, он пишет в своей книге, что пошел в ЦК и все встало на свои места.

— А Таль?

— Таль? — он задумался.— Ну что — Таль? Талант, умница, но... У Таля были в жизни две женщины, и обе звали его уехать. Но он предпочел быть рабом у Карпова. Жить в СССР, но выезжать.

Приближалось время игры, и я не хотел касаться тем, способных зажечь моего собеседника, а тема «Карпов» была бы самой огнеопасной. И потому я перебил его.

А что случилось в 77-м в Белграде? Спасский мне рассказывал, что первые пять рядов занимали ваши люди и их визуальный пресс был столь сильным, что его голова отказывалась работать на третьем часу игры. И в связи с этим он потребовал организовать для него специальный бокс на сцене, где он находился в момент обдумывания вами хода.

Но выходил он из этого бокса на шатающихся ногах. Я уверен, что он играл в том матче под гипнозом. Он выглядел как ненормальный. Хотя, понимаете, во время матчей на первенство мира происходит много чертовщины; концентрируешься настолько, что уходишь в иной мир, мозг живет в каких-то иных измерениях. Я вообще убежден, что мы связаны со всеми — и с живыми, и с мертвыми. Однажды Спасский не сделал в партии со мной несложный выигрывающий ход. Потом, когда я спросил его: «Почему ты не сыграл конь дэ четыре — эф пять?», он ответил: «Бондаревский не дал мне сделать этот ход». При чем здесь, вроде бы, Бондаревский? Бондаревский давно умер!.. И в Багио однажды я посмотрел на Карпова и вдруг увидел, что передо мной сидит лысый старик. Наверное, таким он будет в старости и я заглянул в его будущее. И странно, уже на следующем ходу он грубо ошибся и сразу же сдался. Много могу вспомнить на эту тему. Вот я заметил, что Карпов как бы прислушивается ко мне, когда я думаю над ходом. Я чувствовал, что он угадывает, над чем я думаю.

Снова произнесена фамилия Карпова, и снова я решаюсь изменить тему разговора, к тому же времени оставалось только на один вопрос.

— Виктор Львович, Борис Гельфанд признался мне недавно, что он рано понял, что шахматы — это искусственный, придуманный мир, и теперь он боится посвятить всю свою жизнь шахматам, а потом почувствовать себя обманутым, прожившим всю жизнь в мире иллюзий.

Мой собеседник надолго задумался, впервые так долго раздумывал над ответом. И ответил:

— Красиво звучит. Нет, на самом деле красиво. Он... прав. Совершенная правда! Этот мир нереален. Но я не жалею. Я не чувствую себя обделенным...

— Виктор Львович, пора. Через пять минут включат часы. В лифте я сказал: «Завтра вы уезжаете, я хотел бы проводить вас».

— Буду рад,— ответил он и, выйдя из лифта, сразу высоко поднял голову и направился в турнирный зал. Его шаг, как и шестнадцать лет назад, был таким же твердым.