Правда о войне. Как врут мемуары

Правда о войне. Как врут мемуары

Личные мемуары о красной эре (1)

 Мне в руки попал партизанский бестселлер «Война в тылу врага» Григория Линькова, в котором легендарный партизанский командир Батя рассказывает о боевых действиях лесных воинов на территории Беларуси, в частности в Лепельском районе. Книгу эту мало кто читал, поскольку издана она в 1961 году Мордовским книжным издательством города Саранска, и в Лепель попала случайно.

 Известное дело, бестселлер заинтересовал: один зачитанный вид чего стоит! Однако нашёл в книге и такие сведения, которые вызвали сомнения у меня и старожилов Гадивли. Имею в виду описание подрыва моста над рекой Эсой в этой деревне. Привожу очевидное враньё в тексте и предлагаю действительные факты тех событий, которые основываются на точных географических и исторических данных. Знаю это потому, что от рождения в 1952-м и до ухода в армию в 1970-м жил в Гадивле.

Начну с самого малого и незначительного. Григорий Линьков был заброшен Москвой на захваченную фашистами территорию Лепельщины специально для организации партизанского движения. Он должен был наизусть изучить военную карту местности, а во время написания мемуаров проштудировать её повторно, чтобы без ошибок писать названия населённых пунктов. Правда, и на единственной в то время карте военных топографов Рабоче-крестьянской Красной армии в названии населённых пунктов сделана уйма ошибок. Откуда мне это известно? А у меня есть та карта! Так вот, название моей деревни безграмотные военные топографы революционной Красной армии написали на полурусско-полубеларуском языке «Гадзивля», вставив букву «з» в средину слова. Но никак не «Годивля», как пишет Линьков через букву «о». Но эту ошибку можно по праву отнести к пустяковым по сравнению с ожидающими читателя книги впереди. Линьков описывает конец 1941 года.

Мемуарист пишет, что немецкие автоколонны двигались по шоссе Лепель - Борисов днём и ночью. Утверждает, что остановить движение по этой магистрали имело большое значение для его отряда. Было решено подорвать мост через реку Эсу в деревне Гадивля в 12 километрах от Лепеля. На самом деле по прямым теперешним дорогам, спрямившим прежние зигзагообразные, расстояние от начала Лепеля до Гадивлянского моста равняется 17 километрам. Сам собственным спидометром измерил сотни раз.

По описанию Линькова глубокая и быстрая Эса с торфянистыми, заболоченными берегами исключала возможность переправы вброд, а постройка нового моста представляла большие трудности.

Эта информация абсолютно ошибочна. Начну по порядку. Эса указанным местом действительно быстротечная потому, что мелкая - до пояса не дотянет, а не глубокая, как утверждает Линьков. Современный мост находится немного в стороне от старого Борисовского тракта. Уже не разобраться, какому мосту принадлежат срезанные сваи: сожжённому партизанами довоенному, немецкому или же его заменившему в 1956 году советскому. Когда в 60-х годах действовал мост 1956 года постройки, тогда по степени сохранности мы различали пни свай довоенного и немецкого моста. После того, как добавились останки моста третьего поколения, уже не разобраться. Но я остановился на утверждении Линькова, что под мостом глубоко, и это исключает возможность брода для немецкой техники. Это неправда. В детстве мы возле моста переходили, задрав трусы. Даже осенью в рыбацких сапогах можно преодолеть фарватер.

  Так где же глубина Линькова? На дне песочек могильный, будто специально предназначенный для устройства немцами брода после уничтожения моста. А где нарисованные Линьковым торфянистые и заболоченные берега, если можно свободно зайти в воду в сапогах? Так вот, торфянистыми и заболоченными берега здесь никогда не были. Наоборот они песчаные и твёрдые, использовались крестьянами под выгон, пастбище и колхозную пашню.

Это перед новым мостом течение остров нанесло, который разделил русло на два рукава. А лет 30 назад острова не было. Люди издавна пользовались бродом вблизи моста, когда он перестраивался.

Я отстаиваю брод возле моста для того, чтобы показать истину: уничтожение его партизанами практически ничем не навредило немцам. Ну, если только материально немного пострадала казна рейха. Оккупантами тут же был налажен брод, а в считанные дни построен новый мост, который верой и правдой служил Советскому Союзу до 1956 года. Потом, правда, от старости стал аварийным, и его перестроили.

Ну и чёрт с ним, с мостом - делов-то! Ну уничтожили, галочку в партизанском отчёте поставили… Если бы только этим всё ограничилось. Гадивлянка Ефросинья Гордеева (Мазго) 1931 года рождения свидетельствует, что, поскольку Борисовский большак действительно имел стратегическое значение, после сожжения моста партизанами его быстро отстроили и поставили круглосуточную до зубов вооружённую охрану. Гадивлян заставили выкопать поблизости окопы, а на строительный материал для возведения укрытий разобрали хаты Михалки Кунчевского, Юлика Тарнавского, Макара Мазго и другие. Хату, в которой жила рассказчица с матерью и братом Шуркой, не полностью разобрали, а разрезали напополам - жилую часть увезли в укрепрайон, а тристен без одной стены оставили. А что поделаешь? Всё же лучше, чем совсем ничего. Так и жили, заменив увезённую стену частоколом из жердей да всякого рода досок.

Вот где собака зарыта. Вот кому навредили партизаны уничтожением моста. Простым людям, а не фрицам. Но вернёмся к военным событиям, ведь это только цветочки обмана, ягодки нас ожидают впереди.

Линьков пишет, что мост гитлеровские постовые охраняли спустя рукава, поскольку он находился в деревне, а деревня, в свою очередь, охранялась местным предателем по фамилии Мисник, завербованным гестапо и назначенным старостой Гадивли.

Такой фамилии, Мисник, в Гадивле отродясь не было. Ближе всего её имели жители Веребок, находящихся за 10 километров. Старостой Гадивли в 1941 году в принудительном порядке оккупационные власти назначили Петра Прусского, родного брата моего деда по материной линии Ильи Прусского.

Линьков сообщает, что староста Мисник добился назначения в деревню небольшой команды немецких солдат. Но беспокоился он при этом не столько об охране моста, сколько о защите собственной персоны. Предатель и убаюкал охрану моста заверениями о благонадёжности своей охраны, во что сам искренне верил. Более того, он выдавал советских активистов своей и окружающих деревень. Пробиравшиеся на восток бойцы-окруженцы обходили Гадивлю далеко стороной, ибо попасть этому негодяю на глаза было равнозначно сдаче в лапы гестапо - самолично убивал якобы при попытке к бегству. Но боялся и сам Мисник. Из оставшихся мужчин он против их воли организовал самооборону. Муштровал её. В хате Мисника находилась телефонная связь с лепельским гарнизоном. Прервать её можно было только захватом предателя.   

 На время отвлекусь от увлекательного рассказа Линькова. Может он описывает действия старосты Прусского и ошибочно называет его Мисником? Мог ли Пётр Прусский верно служить немцам, или они насильно назначили управлять деревней здорового сорокалетнего мужика, как то до смерти утверждали его дочь Лиза Кунчевская (Прусская) и племянница, а моя мать, Ольга Шушкевич (Прусская), обе 1928 года рождения, и до сего времени утверждают гадивлянские старожилы Эмилия (Козловская) и Алексей Якубовские, соответственно 1937 и 1936 года рождения? Все они заверяли и заверяют, что Пётр Прусский на должности старосты не успел сделать ничего плохого. А мог ли? С ответственностью заявляю, что мог!

Все мои предки по материной линии до смерти и я до армии жили в Гадивле. Свою родословную знаю хорошо. Мой прадед Захар Прусский и его сыновья Илья с Петром жили за три километра на хуторе Ляды отдельными хозяйствами (на карте Гадивли 1936 года он назван Ляда, а Ляды 2-е - это современная Гадивля). В 1937 году их раскулачили. Хаты  и хозяйственные постройки забрали себе колхозные активисты из Велевщины. Пуня моего прадеда Захара Прусского оказалась у бедного лентяя и активиста Папончика. Захар из-за переживаний вскорости умер. Его жену Домну по той же причине парализовало, и она, неподвижная, доживала свой век у сына, Ильи, в Гадивле, где он, как и Пётр, вынужден был строиться с ноля. Потому целиком вероятно, что Пётр, обиженный на советскую власть, взялся честно внедрять новые порядки. Но не успел проявить свое рвение - появление Линькова и К0 помешало. Снова продолжу пересказ хвастливой выдумки великого партизана.

В состав 18 подрывников Линьков включил жителя Гадивли Степана Азаронка в качестве проводника. Снова враньё. Азаронки в Гадивле никогда не жили, ближайшие носители такой фамилии находились за четыре километра в Слободзе, за шесть километров в Волотовках, за 10 километров в Веребках.

Линьков увлекательно повествует, как подрывники сноровисто расправились с охраной моста. А вот три партизана, отправленные нейтрализовать Мисника, сообщили, что ему удалось бежать, благодаря предупредительному лаю злой собаки. Нужно торопиться. И тут вдруг обнаруживается, что толу на весь мост не хватит. Тогда партизаны за полчаса перетаскивают на мост из близкой смолокурни десяток бочек со смолой. Тем временем к мосту приближаются четыре человека. Один - чужой, называется Игнатом Гредюшкой. Но его опознаёт несуществующий гадивлянин Степан Азаронок - это же староста Мисник! Партизан с яростью начинает душить предателя, но товарищи оттаскивают боевого друга. Но всё равно командир группы разрешает Степану собственноручно убить предателя-односельчанина. Азаронок исполняет убийство прямо на середине заминированного моста.

 Прошу читателя обратить внимание на место расстрела старосты.

Партизаны подожгли бочки со скипидаром и бикфордов шнур. Раздался взрыв. Труп предателя вместе с обломками свай метнулся в воздухе. Довольный убийством старосты Степан Азаронок на обратном пути сам себе бормотал, что предатель был бешеным псом, а не человеком, выдал гестапо младшего брата Степана, отца его избил и если бы остался жив, истребил бы весь род Азаронков за участие его отпрыска в подрыве моста. На несколько недель линьковцы прервали движение неприятельских войск между Лепелем и Борисовом, и это вызвало у людей чувство удовлетворения и гордости.

На этом пересказ интересных мемуаров Линькова останавливаю. Даже в последнем предложении повествования о подрыве моста он наврал, сказав, что движение немцев между Борисовом и Лепелем было прекращено на несколько недель. Я с детства помню показанный матерью брод, где немцы уже на следующий день после сожжения моста оборудовали переправу, и сам лично продавал мальцам из Слободы за рыболовные снасти мины от немецкого миномёта, выкопанные на месте укрепительных сооружений для защиты моста, построенных из разобранных хат гадивлян. Плюс ко всему издавна и до сего времени в двухстах метрах от моста существует брод, который гадивляне использовали для перегона скота и переезда на телегах.

 Всё же имело место уничтожение моста, хоть и бессмысленное, даже трагическое для местного населения. Была и казнь старосты, если учесть, что под фамилией Мисник всё же был Прусский. Но происходила она совсем не так.

Про последние минуты жизни старосты Петра Прусского я с детства знал из рассказов Елизаветы Кунчевской и Ольги Шушкевич. Но всё же они были ему дочкой и племянницей. Может врали в свою сторону? Поэтому решил выслушать версию нейтральных Якубовских. Эмилия поведала, что партизаны завели Петра Прусского за деревню, в сторону Велевщины, и на обочине Борисовского большака закололи шомполами. То место находится рядом с домом, в котором Якубовские сейчас живут.

Муж Эмили, Алексей, добавил, что бедолага кричал на всю деревню. Малый Лёшка после прибегал смотреть на труп дядьки Петьки. Весь исколотый. А кровищи!..

Но может Петра Прусского закололи другие партизаны, а линьковцы на мосту подорвали другого старосту? Алексей категорически не соглашается с моим предположением. После убийства Петра немцы за всю войну иного старосту Гадивли не назначали. Да и никакого подрыва моста не было. Сам Лёшка наблюдал, как партизаны таскали смолу из смолокурни, чтобы поджечь деревянное сооружение. А взрыва не было и быть не могло, поскольку в конце 41-го года у партизан взрывчатка была на вес золота, и тратить её на то, что можно легко сжечь, мог только враг сам себе. И про самоотверженную службу старосты немцам - неправда. Петька не хотел им быть, отказывался. Но кто его слушал? Любому из нас приказали бы возглавить деревню, и мы против своей воли подчинились бы.

Может супруги Якубовские и уже умершие родственники Петра Прусского сговорились клеветать на партизан и приписать им средневековую казнь ни в чём не повинного старосты? Тогда давайте послушаем гадивлянку Ефросинью Гордееву, которая не является родней ни одному из названных мной персонажей.

Знакомая мне с детства тётка Фроська рассказала: при установлении оккупационной власти и зная, что у Петра Прусского раскулачили отца, немцы назначили его старостой Гадивли. Пётр не хотел, отказывался, понимая серьёзность ситуации, в которой может очутиться. Но его слушать не стали, поскольку понимали, что добровольно никто не возьмётся за опасное управление деревней. Пётр не успел совершить ни хорошего, ни плохого дела, связанного с его руководящей деятельностью. Через короткое время после назначения его старостой в Гадивлю заявились партизаны и схватили Петра. Понимая, что ему пришёл конец, несчастный ухватился за забор и начал слёзно проситься не убивать его. Однако обречённого силой оторвали от изгороди, завели в конец деревни и в лощине перед Зимником закололи штыками. Многие слышали, как Пётр кричал от предсмертной боли. Я сказал, что в своих мемуарах основатель партизанского движения на Лепельщине Линьков писал, будто очень рьяного старосту Гадивли партизаны изловили, расстреляли на мосту и взорвали вместе с ним. Тётка Фроська твёрдо заявила, что это самая настоящая ложь. Одна из дочерей Петра, то ли Зенка, то ли Тонька, украдкой огородами последовала за партизанами, уводящими отца. Видела, как его резали. Весь кровавый процесс смотрела молча, от ужаса даже боясь дышать. После обо всём увиденном рассказала матери Евдокии, которая не стала скрывать от односельчан правду о смерти мужа. Да многие и сами были свидетелями убийства. А партизаны в оправдание потом распустили слух, что Пётр будто бы заявил немцам на одного из них, который находился поблизости Гадивли. В эту ложь никто не поверил. Все были уверены, что закололи человека всего лишь за то, что его назначили старостой.

Место кровавой расправы над безвинным старостой Гадивли Петром Прусским находилось на противоположной от реки окраине деревни. Линьков же утверждает, что старосту расстреляли на мосту, и взрыв вознёс тело предателя в воздух. Кто-то врёт. Кому бы вы поверили: какому-то мемуаристу или же всей деревне? Зачем немецкого прислужника вели колоть с обратной стороны Эсы за целый километр через всю деревню и зачем тянули назад труп, чтобы запустить его в воздух вместе с мостом? Абсурднейший абсурд получается.

Петра Прусского никто не подрывал. Его труп жена Евдокия с детьми на телеге завезли в Рудню и похоронили на деревенском кладбище, поскольку у молодой Гадивли своего тогда не было. После того, как умерла Евдокия, на её могиле уже на Гадивлянском кладбище дочь Лиза поставила памятник и отцу, которого на самом деле под ним нет.

Говорят, что победителей не судят. Легендарный Линьков-Батя - победитель. За свои действия он заслуживает не суда, а многочисленных наград. Однако в описании некоторых действий, в частности подрыва моста вместе со старостой в Гадивле, он допустил, мягко говоря, неточности, а говоря прямо - враньё. Этого делать было нельзя, поскольку книга документальная, а не художественное произведение. Да, воспоминания он сочинял через два десятка лет после описанных действий, забыл подробности, немного перепутал «мелочи». Но это его не оправдывает. А может Линьков перепутал мосты и деревни, оттуда взялись и Мисник с Азаронком? Но Гадивлянский мост единственный над Эсой на Борисовском большаке. И факт его уничтожения имел место.

 Не рассчитывал Линьков, что его мемуары, изданные в далёком мордовском Саранске, попадут в руки досужему уроженцу захолустной белорусской Гадивли и будут развенчаны в пух и прах. Так это я уличил партизанского командира во вранье только относительно одной Гадивли, историю которой я досконально изучил, а в книге на 600-х страницах описываются сотни действий в десятках деревень, положение дел в которых я не знаю… Вот на какой «правде» о войне воспитывалось моё поколение.

 Я осознаю, что этим многолетним журналистским расследованием вызову на себя гнев сторонников советской системы воспитания патриотизма, что соответствующие органы занесут очередную запись в моё досье, но я не имею права не пополнить историю правдивым штрихом боевых действий на оккупированной территории обеих враждующих сторон. Правда должна быть только правдой, какой бы горькой она ни казалась.

Написано в 2012 году.