С приветом из прошлого - 19

19.

Наша память имеет целебное свойство выкидывать из своего багажа то тяжелое, темное и страшное, что нам неприятно осознавать, признавать и с чем сложно идти и жить дальше.

Вероятно поэтому, события, произошедшие в моей семье в последние перед началом 1990х годы, странным образом стерлись в моей голове, растворившись в живописном сфумато. А может быть, фокус внимания был смещен уже на мою собственную жизнь. К тому времени, я покинула родной дом и жила в Ленинграде. Домой я приезжала исключительно на выходные и каникулы, поэтому я выборочно видела, что происходило с родителями. Забавно, но сейчас, когда моей дочери почти восемнадцать, я неоднократно слышу от нее завуалированные и открытые претензии в том, что меня интересует только внешняя сторона: учеба, друзья, здоровье. А вот свои внутренние проблемы ей приходится решать самой с собой. Я часто говорю ей, что всегда рядом и готова выслушать и дать совет, если она готова поделиться и принять. Но в нашей жизни есть такой опыт, который невозможно перенять с чьих-то, пусть даже материнских слов. Это все равно, что в тысячный раз слушать или читать рассказы о беременности и родах: пока ты не переживешь это сама, ты никогда не поймешь - что это такое. Все, что происходило и переживалось в подростковый период мной самой, не занимало тогда никого, кроме меня, не потому что мои родители не любили меня. В тот момент у них не было ресурса замечать кого-то, кроме себя самих. Не знаю, может быть, если бы я бунтовала, носила на голове зеленый гребень или цепи на шее, они были бы вынуждены обратить на это внимание, но ничего такого из ряда вон выходящего за мной не числилось. А у меня не было ни малейшего желания обращать на себя внимание родителей. Не знаю с какого точно возраста, но сколько я себя помню, я твердо знала, что спасение утопающих - дело рук самих утопающих и все, на что я могу рассчитывать в этой жизни, я должна сделать себе сама.

А мама в этот период занималась спасением папы, и делала это, видимо, на совесть, потому что это время выкосило многих их ровесников и друзей, а папа прожил еще двадцать счастливых лет, выдал меня замуж, держал на коленях внуков и ушел, окруженный любовью и заботой.

Папин выход в алкогольный астрал никогда не превращался в длительные запои: нет, он, как и прежде работал, только теперь уже не на таких позициях, говоря современным языком. К высоким он уже не стремился, откровенно считая все, что происходило тогда - чудовищным беспределом. Как и прежде, он скупал текущую прессу пачками, и заканчивал день просмотром новостей. В летние месяцы в нашем доме круглосуточно был включен телевизор, где транслировали какие-то съезды, выступали будущие и бывшие знаменитости. Но стоило собраться компании друзей, папа напивался до конца. До того самого конца, который, как и русский бунт - бессмысленен и беспощаден. Вероятно, это был его личный бунт. В моей памяти осталось только два эпизода, связанные со мной. Я никогда не пыталась дать этому какую-либо оценку, увидеть что-то глубинное или научиться принимать это. Более того, мы никогда не обсуждали это с папой. Вероятно, если бы я копалась в себе или таила обиду, рано или поздно эмоции разрушили надгробие воспоминаний и хлынули потоком, но я просто перешагнула и пошла дальше.

В один из своих приездов домой, утром воскресенья я обнаружила в коридоре свою шаль разорванной в клочья. Это был пепельно-серебристый отрезок легкой ткани, которую я использовала вместо шарфа поверх пальто. Я всегда, начиная с раннего детства и еще задолго до объявленной моды, испытывала нежную слабость к самым разным шарфам, платкам и шалям. В раннем детстве я вязала их сама. Потом - покупала везде, где видела. Самые разные, они украшали мои пиджаки, свитера, костюмы, юбки, сумки и пальто. Зачастую, именно красиво повязанный платок делал мой внешний вид. Сейчас в моей гардеробной висят около сотни экземпляров, самых разных размеров и фасонов, привезенные со всех частей света, купленные лично мной или подаренные мужем. Но в те годы, красивая вещь была большой редкостью. Эту шаль маме удалось купить где-то случайно и она прекрасно ложилась к моей шее, оттеняя зелень глаз.

- Не сердись! Папе вчера было плохо. Думаю, он сделал это не со зла, - сказала утром мама, когда я обнаружила в коридоре горсть блестящих обрезков. Я не знала, что надо говорить, и предпочла сделать вид, что ничего не было.

Второй эпизод произошел уже с моим участием. Летним днем я зашла к бабушке, живущей в соседнем дворе. Сейчас, когда я бОльшую часть времени проводила в Ленинграде, бабушка реже приходила к нам домой, предпочитая проводить время у себя, занимаясь своими любимыми занятиями: чтением и рукоделием.

В этот день папа с друзьями был в бане, после чего был доставлен к бабушке и спал в ее спальне. В какой-то момент, я стояла у телевизора, переключая диск программ (это было то странное время, когда пультов еще не было). Когда я обернулась - папа стоял передо мной с табуретом в руках. Все, что происходило дальше кажется мне странным сном. Не говоря ни слова, он двинулся на меня, загоняя в узкое пространство к балконной двери. Медленно пятясь назад, я не могла издать ни звука, не веря, что мой, самый лучший, добрый и веселый папа, который ни разу в жизни не повысил на меня голоса и не поднял руки, может вот так, спокойно выкинуть меня с балкона. Я боялась встретиться с ним взглядом, интуитивно понимая, что это - не он, а кто-то другой, как в фильмах ужасов, которые я смотрела на взятых в прокат кассетах, вселился в его тело. В момент, когда моя ступня коснулась балконной плитки, между нами появилась бабушка. От шока я не заметила, как она вошла в гостиную. Всем своим невысоким, но крепким телом она оттеснила папу, запихнув его за дверь своей спальни. Потом я упала в обморок и очнулась спустя несколько часов на диване. На бабушкином буфете громко тикали часы, эхом растворяясь в тишине комнат. Мне хотелось навсегда остаться в тишине этой неторопливой маленькой квартиры, чтобы никогда не расставаться со своим детством.

Но все это будет лишь два года спустя, а пока, зима 1987-1988 была моим последним школьным годом. Мой восьмой класс был связан с двумя волнительными событиями: подготовкой к поступлению в муз училище и моей первой любовью.