Училась я хорошо и легко. Математику любила, здесь я была не равнодушна и, в случае затруднения, билась над решением задачи до победы. Остальные предметы усваивались настолько, насколько позволял буйный переходный возраст, которого, по мнению нашей молодой учительницы физики, во времена ее детства не было. Мне физика нравилась, нравилось и то, как грамотно, гладко учительница рассказывает тему. Я хотела научиться так же, как она, красиво говорить, учила наизусть, но получала только четверки. Потом, когда она стала классным руководителем у нас в восьмом классе, на мой вопрос о заниженных оценках она ответила, что с удовольствием ставила бы и двойки, тройки, если бы хоть чуть ошиблась. Так ее донимало наше поведение. Отработав положенные после университета три года в школе, она навсегда ушла на производство. Повторила ее путь и я: университет, школа, производство.
В эти годы реформы проводились и в школе. Наша школа-семилетка стала восьмилетней. Появилось много молодых учителей с высшим образованием. Нам было интересно общение с ними. Мы, уже повзрослевшие подростки, пытались найти ответы на волнующие нас тогда вопросы. Учительница по литературе, маленькая еврейка с большим носом и печальными глазами, теребя пуговицу на своем платье, призывала нас к порядку и рассказывала про классиков так, как будто она только-только пообщалась с ними. Она их всех любила, ей удалось разбудить во мне интерес к русской классике. Я всегда читала много, но до этих пор предпочитала советскую литературу. Со мной она делилась своими сомнениями. Ее смущало то, что ей хочется мне, деревенской девочке, поставить за сочинение пятерку, тогда как в ее иркутской школе пятерку за сочинение даже развитые городские дети получали очень редко, а выпускники так, вообще, раз в несколько лет. Объясняла она это свое желание своей неопытностью и ставила мне четыре. Я не возмущалась.
Свободное копирование
