Получив профессию шофера, мой отец и Болелов устроились в леспромхоз села Азей, находящегося в 17 км от Тулуна, на лесовывозку. Собрали урожай с огорода и в сентябре 1937г. переехали в леспромхоз, где им были выделены однокомнатные квартиры в деревянном бараке.
Нам сейчас трудно представить, как можно разместить в одной комнате трех взрослых человек и троих детей, но в те времена жили по-спартански. Дедушке Андрею кровать возле печки, родителям тоже кровать, детям – полати над потолком поближе к печке. Сюда же приезжал на выходные еще неженатый Василий. Ему расстилали на полу огромный овчинный тулуп отца. Мне этот тулуп тоже был знаком. Я на нем спала на сеновале летом в Худоеланске уже в шестидесятые годы. В октябре родилась четвертая моя сестра – Капа. Ее место в люльке, подвешенной на крюк, укрепленный в потолке. Мебель– столы и табуретки, полки на кухне, сделанные отцом. Это было обычное убранство квартир простых людей в 30-тые годы.
В этом же году, уже в Азее, случилась трагедия. Повесился дедушка Андрей. Он долгие годы страдал от грыжи, которую получил на тяжелой крестьянской работе. Очередное ущемление грыжи вытерпеть не смог. Отец был в отъезде, в милицию вызывали маму, приходили с опросами к соседям. Те подтвердили, что к дедушке относились хорошо, дело закрыли. В 82 года был он очень стар и слаб. «Весь выработанный»,- говорила мама. Такие вот были «эксплуататоры». Кто знает, как бы сложилась его жизнь, если бы не послереволюционные гонения на крестьян. Сделали бы ему в Благовещенске операцию, и прожил бы он долгую жизнь, как и его отец Иван. Иван, крепостной крестьянин, могучего телосложения и крепкого здоровья прожил 105 лет. Отец рассказывал, как Ивана высекли розгами за невыход на барское поле, да так высекли, что он кровь из своих сапог выливал. Я, строгим воспитанием приученная к обязательности, почти возмутилась такой недисциплинированностью своего далекого предка и была удивлена, что отец его оправдывал: «Ему тоже зиму свою семью чем-то кормить надо. Поле неубранное стояло».
Еще одним горьким воспоминанием из довоенной жизни поделилась со мной мама: «Иду в Тулуне по одной стороне улицы, с другой женщина машет мне рукой, окликает по имени, я изобразила из себя глухую, немую и дурную. Закрылось платком и бегом домой. И рада была бы встрече с землячкой, да не знаю, к чему эта встреча приведет. За что мы наказаны, почему должны прятаться как преступники?»
Семья приспособилась к новому укладу жизни - отец на производстве, мама на хозяйстве и с детьми. Личное подсобное хозяйство давало уверенность в обеспеченности продуктами питания. На магазины надежды не было - скудный ассортимент и постоянные перебои. Висело у нас мамино зимнее пальто из зеленого драпа с огромным воротником из искусственного меха и интересной историей. Прошел слух по селу, что в сельпо поступят в продажу пальто. Отец с вечера занял очередь, и ночь ее караулил, утром его сменила мама. Перед открытием магазина у дверей собралась огромная толпа, из которой маме, при всем ее желании, выбраться было не по силам. Толпа внесла ее в магазин в давке, с риском для жизни, мама получила это пальто.
Очереди меня не удивляли, я их помню с детства. Меня в этой истории больше всего поражало, что отец ночь стоял в очереди. Я знала его совершенно равнодушным к одежде. Что мама пошьет, то и носит. А тогда были они еще очень молодые, но лишены обыкновенных человеческих радостей. Только к 1939 г. положение со снабжением улучшилось. Мама вспоминает этот год как самый благополучный перед войной.
Свободное копирование
