Однако Сталина и его сторонников, разумеется, не могли удовлетворить ни спад, ни застой коллективизации. С осени 1930 г. вопреки всем постановлениям началось новое форсирование коллективизации, новое наступление на крестьянство.
Коллективизация крестьянских хозяйств продолжалась и в 1931 г., количество объединенных хозяйств увеличилось более чем в два раза. Последнее слово всегда оставалось за факторами принуждения: ужесточилось налоговое бремя на единоличников, не желавших вступать в колхоз, а главное - по-прежнему практиковалось раскулачивание. Среди сельских жителей шли разговоры о том, что выселяют всех - и зажиточных крестьян, и середняков, и даже бедняков. Целые села ждали по ночам выселения, готовили сухари, одежду, резали мелкий скот.
Вторая кампания по выселению крестьян уже прямо называлась операцией и проводилась по строго разработанному плану. Сохранившиеся архивные документы свидетельствуют о том, что власти основательно к ней готовились. В 1930-1931 гг. в Дальневосточном крае были высланы 2922 кулацкие семьи 2-й категории и семьи кулаков, отданных под суд. Общее число раскулаченных в крае составило более 5 тыс. семей, высланных в основном на север края, в лесозаготовительные лагеря, на различные стройки, золотые прииски, шахты. Некоторые из них попали в Сибирь, на Урал, в Казахстан. Массовое насильственное выселение крестьян в отдаленные районы прекратилось в целом по стране к концу первой пятилетки, а на Дальнем Востоке продолжалось еще длительное время.
Проводимая сталинским руководством политика насильственной коллективизации и раскулачивания сказалась на развитии сельского хозяйства края. Ощущался большой недостаток зерна, продуктов животноводства... В некоторых районах Дальнего Востока отмечались продовольственные трудности, имелись даже случаи голода крестьян. Так, в Амурской области, в Свободненском, Благовещенском и Завитинском районах в конце 1932 - начале 1933 г. крестьяне голодали и резко выступали против советской власти: «Дожили, приходится помирать с голоду, дети кричат хлеба, а где я его возьму? И, наверное, придется детей задавить и самой решить свою жизнь, ведь голодной смертью помирать тяжело».
В с. Албазино Завитинского района со скотомогильника растаскали все трупы животных. Трое колхозников после недельной голодовки употребили в пищу взятые со скотомогильника трупы скота. В этом же селе кладовщик колхоза, скотник и животновод разделили между собой павшую корову. В с. Житомирке конюх колхоза, не имея хлеба, подобрал павшую овцу и употребил в пищу. В селе голодали семь семей.
Спасаясь от голода, дальневосточные крестьяне устремились в города, промышленные центры. По всей стране в начале 1932 г. вспыхнули массовые выступления, охватившие по неполным данным 55,4 тыс. крестьян, среди которых были десятки тысяч колхозников. Число террористических актов достигло 3,3 тыс., распространено около 1 тыс. антисоветских листовок.
Репрессии в дальневосточной деревне продолжались и в период завершения коллективизации и обрушились уже не столько на крестьян-единоличников, сколько на колхозников. В 1934 г. в крае действовали 67 политотделов МТС, и свои чрезвычайные полномочия они употребили главным образом на то, чтобы провести глобальную чистку кадров колхозов и МТС и путем применения репрессивных мер добиться безусловного выполнения непосильных для крестьян хлебозаготовительных планов.
За период с 1928 по 1937 г. население, занятое в сельском хозяйстве, сократилось в 2,4 раза. В результате насильственной коллективизации дальневосточная деревня понесла существенные потери и в политическом, и в экономическом, и моральном плане. Ценой огромных жертв она обеспечила индустриальное развитие Дальнего Востока, снабжение техническим сырьем и необходимым минимумом продовольствия».