Война - 9

Но наш штаб полка опять немного сдвинулся на восток, точнее на северо-восток. Радиосвязь в этот период была основной связью. А телефонная связь играла менее важную роль. Я видел, как телефонисты мучились со своей работой. Не успеют наладить связь, как уже надо было сниматься с места. Кроме того, часто провода перебивались осколками мин и снарядов, и телефонистам необходимо было бежать, искать повреждение и исправлять. При таких вылазках часто они назад не возвращались. Командир взвода послал меня с четырьмя радистами и ещё пятью красноармейцами в новый квадрат местности с рациями и инструментарием. Там мы должны были выкопать блиндаж и подготовить и наладить радиосвязь со штабом полка. Он передал новый код, сообщил о запасных волнах. Сказал, чтобы поддерживали с ним связь и приказал идти.

Фронт шумел и гудел. Мы прошли около километра, увидели шоссе, а на обочине генерала со свитой. В кустах маскировались машины. Место здесь возвышенное и по обе стороны шоссе кусты чуть выше роста человека. Когда мы вышли на шоссе, генерал громко спросил:

- Кто такие? Куда следуете?

 Я доложил и подал свой документ. С нами на двуколке ехал солдат, он вёз шансовый инструмент.

- Радиостанции положите в двуколку ( тачанка на двух колёсах), а самим вот здесь построиться! – приказал генерал.

-Товарищ генерал- майор, у меня приказ, подразделение ждёт связь.

- Выполняйте, старший сержант! Что не видите – фронт прорван! – он показал рукой вниз по шоссе. От нашего места шоссе шло вниз.

Пока мы ставили радиостанции и строились, около генерала уже стояло около трёх десятков солдат и офицеров. Когда мы подощли, генерал закричал громким голосом:

- Сюда!

А смотрел он не на нас, а куда-то в сторону. Я заметил, что среди кустов метрах в пятидесяти от нас со стороны передовой шли, пригибаясь, красноармейцы.

- Сюда, в строй, быстро!

Когда те подошли, мы уже стояли в строю.

- Товарищи красноармейцы, стыдно пятиться назад. Не так немец страшен, как кажется некоторым. Нужно прорвавшегося врага остановить. Вы бывалые воины, берите бутылки с зажигательной смесью, гранаты, патроны и врежьте по зубам этому гаду! – произнёс генерал.

Тут подошла подвода с боеприпасами. Мы набирали у кого чего не достаёт. Я взял две бутылки, две гранаты (лимонки) и немного патронов.

Нашу группу в количестве не меньше пятидесяти человек повёл капитан, назначенный генералом. Мы двинулись по шоссе вниз. От нас было неплохо видно две или три деревни слева от уходящего вниз шоссе, а справа на обочине дороги стояла зенитка и стреляла прямой наводкой по прорвавшимся вражеским танкам. Мы шли широким шагом, очень торопились, потом капитан скомандовал:

- Бегом!

Мы понеслись, кто как мог. Добежали до развилки дорог: шоссе шло прямо и чуть вправо, а просёлочная дорога отходила влево к деревням. Мы уже были от генерала наверное километрах в трёх, когда капитан остановил нас. По пути к нам примкнул молоденький лейтенант с двумя красноармейцами. Капитан назначил того лейтенанта старшим над всей нашей группой. Я до сих пор помню, что у него лицо было почему-то очень красным. Капитан приказал:

- Там за деревнями есть небольшой овраг, где вы должны занять плацдарм. Окопаетесь и немца не пропускать. Я же буду собирать блуждающих и присылать к вам.

Мы пошли, а он залез в глубокий окоп и стал наблюдать за нами в бинокль. Где-то сзади раздался сильный взрыв, за ним ещё несколько. Мы обернулись и увидели: в пол километре от зенитки стоял одинокий хлев, но теперь его не стало, а на его месте раздавались взрывы и вился вверх столб дыма. Очевидно, там был склад боеприпасов, в который попал вражеский снаряд. Взрыв поистине был очень сильным, так как мы были далеко, а земля задрожала. Мы продолжали двигаться вперёд. Прошли одну деревню, потом другую, и за ней на противоположной стороне канавы заняли оборону, рассыпавшись жиденькой цепочкой по длине. Не успели даже окопаться, как начался интенсивный обстрел нашей группы. Впереди перед нами поле с неубранной рожью. Оттуда летели на нас мины и снаряды. Стреляли танки и пулемёты. Мы лежали и постреливали в невидимую цель, прямо в рожь. Где-то в ней находился враг. Вдруг мои товарищи и соседи справа и слева от меня быстро покатились в разные стороны подальше от меня и что-то кричали мне. Я ничего не слышал, что они кричали и почему. Но когда глянул назад, то у меня по шкуре пошёл мороз и волосы встали дыбом. Около моих ног сантиметров 40-50 от сапог торчала небольшая мина, воткнувшись в мягкую землю. Я не мог мгновенно отлететь в сторону со своего места, только и сообразил : «Всё» и закрыл глаза. И жду: вот, вот, но она не взрывается. Я раскрыл глаза, а она всё торчит. Тогда я, откуда только взялись силы, покатился вниз. Взрыва не слышу. Откатился метров на десять, лежу в ямке и наблюдаю за ней. А она всё торчит и не взрывается. Сердце бешено стучало.

- Господи, неужели опять пронесло, неужели я опять спасся от смерти. Ну и ну. Значит, мама была права, когда говорила мне, что эта иконка тебя спасёт от всех опасностей.

Я переполз к ребятам, которые наблюдали за мной.

- Счастливчик ты, старший сержант, жить долго будешь,- сказал кто-то из бойцов.

Но тут было не до сантиментов. Уже слышен лязг гусениц, гортанные крики немцев, беспрерывная стрельба из автоматов. Вдруг показался первый танк, ползёт и стреляет из пушки и пулемёта.

- Бей по танку, бросай бутылки! – кричал старшина.

И вот полетели несколько бутылок сразу, в том числе и моя. Танк остановился, задымил, но продолжил стрелять. Двигаться вперёд он не мог, так как одна гусеница слетела. Ребята подбили ещё один танк, который шёл слева. Прямо на нас выдвинулся ещё один танк, мы и его подожгли. У меня уже бутылок не было и гранат тоже. Справа прорвалось ещё несколько танков, и нам пришлось пятиться до деревни. Когда переползали, ранило двух наших радистов: Бриля (из немцев с Поволжья) и «Курского соловья». Я сказал радистам, что делать. Вариченко повёл Бриля, а я и Шарапа повели тяжело раненого «соловья». Мы миновали первую деревню, когда подходили к другой, «соловей» уже еле перебирал ногами, низко опустив голову. Вдруг Иван Шарапа вскрикнул:

-Ой!

- Что такое, Иван?

Он опустил раненого и стал расстёгивать шинель. Когда отогнул полы, то я увидел, что по гимнастёрке текла кровь. Осколок пробил шинель, гимнастёрку, кожу с мясом, но кость перебить видно уже не хватило сил, и он остался торчать из груди. Иван ухватил его за горячий конец, вытащил и показал мне.

-Положи в карман,- сказал я.

Но он его выбросил. Осколок попал в грудь ниже горла. Перевязывать было некогда и нечем. Мы опять подхватили «соловья» и потащили дальше. Когда прошли третью деревню, то увидели капитана, который вылез из окопа и наблюдал за отступающей нашей группой. Мы прошли недалеко от него, но он на нас даже не обратил внимания. Вдруг услышали, что из деревни с криком бежало десять или чуть больше человек, а за ними лейтенант, который пытался их остановить. Мы с Иваном остановились. Увидев капитана остановились и бежавшие. Капитан стал сильно кричать на всех, а потом и на лейтенанта:

-Ты, сволочь, твою мать…(мат непереводимый) отступаешь! Ты изменник! – выхватил наган и застрелил его, а остальных погнал обратно. Мы с Иваном это всё видели. Я видел, как упал лейтенант, а группа под командованием старшины ушла обратно в деревню, а капитан опять полез в окоп.

Когда генерал отправлял нас, то предупредил, что в этом лесочке, показал место, будет стоять машина для раненых. Вот мы и направились туда. Когда подошли к ней, там в кузове сидело человек восемь раненых. Я спросил у шофера:

- Где санитар?

- Нет никакого санитара, - ответил тот.

- Ну, хоть чем-то перевязать есть у тебя?

- Откуда у меня.

- Хоть пакет то есть?

- Да нет ничего!

Пришлось «соловья» положить на землю. Сняли с него шинель. Помогал Иван Вариченко. Он уже вперёд нас привёл сюда Бриля. Когда сняли гимнастёрку, которая вся была в крови, то я увидел под левой мышкой рану величиной с ладонь. Шкуру, мясо и кости, как острым ножом срезало, а от дыхания плёнка от лёгких выпячивалась наружу. Сильно лилась кровь. Остановить её было нечем. Я спросил у всех раненых:

- У кого хоть что-нибудь есть, чтобы перевязать?

Все молчали. Тогда я разделся, снял с себя нижнюю рубашку и разорвал на неширокие полосы. Этим мы и перевязали друга. Затем втянули на машину. Я удалил сидячих раненых от кабинки и положил своего товарища на солому. Брилю велел сесть рядом и держать на коленях голову «соловья». Он был без сознания. Мы простились. Брилю приказал лично проследить за нашим другом, чтобы передать его в руки врача. Бриль был ранен в руку. Ещё раз пожелав выздоровления всем сидящим на машине, я и двое моих бойцов пошли от машины прочь. Просто удивительно, но с начала войны и до этого момента судьба не разлучала нас троих друзей: Ивана Шарапу, Ивана Вориченко (они оба были из Чернигова) и меня – сибиряка из Тюмени. Отходя от машины, я сказал Шарапе:

- У тебя тоже ранение, езжай.

- Ты что, смеяться будут. Никуда я не поеду, заживёт.

Вот такой был у меня друг.

Из леса нам наперерез выезжали какие-то машины. Мы остановились, пропуская их. Вдруг слышу:

- Козлов, Козлов, иди сюда.

Я увидел остановившуюся машину, из открытой двери кабины которой офицер кричал и махал мне. Я узнал его. Это был старший лейтенант Цветков из батальона связи нашей дивизии. Мне приходилось много раз встречаться с ним по службе. Мы трое подошли к нему, он подал руку и сказал:

-Немцы прорвали передовую, их танки вот- вот будут здесь, садись скорей!

Я долго не раздумывал:

- Ребята, садитесь!

Мы влезли на машину и поехали. Я знал: куда бы мы ни приехали, я своих всегда найду. В свой взвод возвратились лишь на другой день. Наш полк и дивизия отступали. С большими трудностями, но всё же я нашёл ниши радиостанции, они находились в другом полку нашей дивизии.