авторов

1427
 

событий

194041
Регистрация Забыли пароль?
Мемуарист » Авторы » suomodo » Калейдоскоп детства. 1950-е

Калейдоскоп детства. 1950-е

20.10.1951 – 31.10.1957
Кемерово, Кемеровская, Россия

В ТЕ ГОДЫ, или КАЛЕЙДОСКОП ДЕТСТВА

 

Глава 1.  Из ранних воспоминаний

 
Говорят, детство – оно «золотое», «безоблачное» и еще какое-то. Ну, не знаю…Если бы дети в раннем дошкольном возрасте писали сочинения, мое, вероятно, уместилось бы в одну фразу: «ДЕТСТВО – ЭТО КОГДА ТЕБЯ  НЕ ПОНИМАЮТ».
Вообще-то тут ничего удивительного нет. Представьте: они все, которые вокруг – уже давно живут в этом мире. Они всё тут знают и умеют, и делают, как им удобнее. А ты меньше всех… и умеешь только плакать…а когда ты плачешь, тебя еще и дразнят.

Вот, наконец, какой-то проблеск: тебе удалось научиться ходить. И пользоваться горшком!! И тебе говорят: «Вот она у нас какая большая!» Ты гордишься этим безмерно и всюду таскаешь горшок за собой.
И тут приходят какие-то гости. Ты, ясное дело, вытаскиваешь горшок на середину комнаты и садишься на него. Гости ведь должны узнать, что ты «уже большая»?
Но гости упрямо отворачиваются и не говорят ни слова. Ты подтягиваешь горшок к ним поближе. Внимания – ноль. Чтобы они хоть что-нибудь поняли, ты начинаешь тужиться и кряхтеть. И тут папа говорит маме злым голосом: «Убери её!!» И мама вскакивает и уносит тебя вместе с горшком на кухню, и к гостям больше не выпускает. И ты горько плачешь, потому что никто, никто так и не понял, что ты большая… и потому что папа посмотрел на тебя такими глазами, как будто он тебя не любит…
А ты даже говорить еще не умеешь…
И вот это время называют «золотым»…


…У нас во дворе принято обращение: «Эй, ребятня!» Именно так я ору на весь двор, сбегая с крылечка. Все взрослые, находящиеся во дворе, бросают свои дела и идут ко мне. Специально затем, чтобы сказать: «Так говорить нельзя!»
Я плачу. Ну мне просто ничего, ничего не остаётся. Ни одного человека нет на моей стороне. Даже папа сказал, что, в крайнем случае, нужно говорить «либята»…Ага…будто он не знает, что я НЕ ВЫГОВАРИВАЮ «л». И «р», конечно, тоже… Я это понимаю… но я понимаю и другое: я эти буквы ВО ВСЕХ СЛОВАХ не выговариваю. Я их просто опускаю. И ничего, взрослые терпят. А вот как к р-ебятам обращаюсь – сразу рот затыкают. Ну разве не произвол?!


…Я опять плачу. Меня наказали. Мама с Вовкой ушли гулять, а меня с собой не взяли, оставили сидеть на крылечке. За то, что я говорю «шмурок». А нужно – «шнурок». Потому что «шнурок» – это правильно, а «шмурок» – неправильно. А почему – не сказали…
Я сижу и повторяю: «шмурок», «шмурок»… И это словечко такое уютное…лохматое…И почему так НЕЛЬЗЯ говорить? Потому что они говорят по-другому…мама и Вовка…Вовка всегда говорит так, как мама…А почему они говорят по-другому? Тут меня, послевоенного ребенка, осеняет: А ВДРУГ ОНИ НЕМЦЫ?!  Немцы ведь и должны говорить по-другому… и наказывать маленького ребенка…на прогулку не брать… Я даже у соседки спросила: немцы?! Та отмахнулась…
(А вообще-то ведь понятно: слово «шнурок» похоже на немецкое «шнель», что мне, послевоенному ребенку, живущему к тому же, в военном городке, как раз и кажется «чужим». Но это понятно мне через полвека. А пока мне просто плохо. Меня опять НЕ ПОНИМАЮТ…)

…Нет, куклы у меня были. Особенно я помню куклу Аллу. Она была в белом капоре и с закрывающимися глазами. Мне ее папа откуда-то привез. Но и тут вышли сплошные слезы. Куклу Аллу я любила. А любить – это трудно. Потому что когда любишь, то себе как будто не подчиняешься. В общем, когда я начинала куклу Аллу целовать, я  у нее откусывала нос. Это нечаянно получалось. Но неотвратимо. Меня сильно ругали, куклу отбирали, нос ей приклеивали и сажали ее высоко на шкаф. А я ходила вокруг и плакала, и обещала, что никогда-никогда больше…
И наконец мама мне ее давала. Счастливая, я прижимала куклу к себе…и…
«Ты что, опять?!?!»
Да. Опять. В ужасе от содеянного и в полной невозможности совладать с собой.
Я не знаю, что это было такое. За всю последующую жизнь я ни разу не теряла над собой контроля…

Мрачновато получается. А ведь это только самое начало. Еще всё детство впереди. Нет, детство – это тяжелая работа…

 

 

Глава 2. Дошкольные подробности, или Дети 1950-х

 

 ...Мне три года… и ко мне по ночам приходит медведь. Он каждую ночь приходит. Стоит в углу и на меня смотрит. Я его очень боюсь…
Я жалуюсь маме. Мама говорит: «А как еще придет – ты встань и погладь его!» И вот, дрожа от ужаса, я встаю и делаю несколько шагов. Медведь оказывается папиным пиджаком, повешенным на стул!!! Папа его вешает так каждый вечер. «Лапы» медведя – это просто рукава раскинувшегося пиджака!!


Помню, на меня это произвело очень, очень сильное впечатление. ПРЕДМЕТЫ МОГУТ БЫТЬ НЕ ТЕМ, ЧЕМ КАЖУТСЯ. Это значит, всё, всё вокруг на самом деле, может быть, совсем другое?! Тебе кажется – это вот что, а оно на самом деле совсем не это… Да?!?! Это еще больше запутывало и без того непонятный мир. Однако давало надежду. Ведь если страшный медведь на поверку может оказаться просто папиным пиджаком, значит… Может, улыбнуться?..

 

…Однако сильно-то расслабляться не стоит. Потому что опасности в этом мире подстерегают на каждом шагу.

 

Дети в ту пору были самостоятельными: трехлетних запросто отпускали гулять одних. Недалеко, конечно – в окрестностях. Помню мамино наставление: «Только к дэнээсу одна не ходи: там бегают Карай и Пальма».

(«ДНС» – Дом Начальствующего Состава: дело происходит в военном городке. Карай и Пальма – местные собаки.). А в «лесочек» одной – можно. (Видимо, это небольшой сквер рядом с домом).

Я гуляю в «лесочке». Там растут цветы, и это восхитительно. Сорвав один, я мчусь домой с криками:

- Мама, мама, я розу нашла!! Это же роза да?! Только маленькая…

- Это клевер. Розы у нас не растут. Они только в далеких краях растут.

 

Прогулка продолжается. А вот на цветке что-то живое!! Красивое такое, лохматое… и в полоску. Сейчас поймаю и маме покажу!

… Страшный рёв. Оказывается, это называется «пчела». Ужалила прямо в ладошку.

 

Впрочем, у брата в трехлетнем возрасте приключение было похлеще (это уже семейный фольклор). Он гулял с соседским ровесником Юркой. Карапузы решили перейти по мостику канаву с водой. Перил у мостика не было. Потеряв равновесие, брат упал в канаву и скрылся под водой. Юрка заинтересованно наблюдал за появившимися пузырями. Потом бросился бежать по дороге с криками:

 – Ура!! Ур-ра!!! Вовка Сапожков утонул! Ур-ра-а!!!»

(Почему «ура»? Нет, ну интересно же…не каждый день такое увидишь. Прямо как в кино!!).

К счастью, там все друг друга знали, поэтому первый же прохожий заинтересовался:

– Как это «утонул»? Где?

Вытащили. Откачали.

 

                                                       ***

 

…С братом мы деремся. Всё детство дрались… Он меня почти на четыре года старше. Он дразнится. И все время пытается командовать. Мама говорит: «Драться не надо. Обижает он тебя? Приди и скажи мне». Я прихожу и говорю. Но, по-видимому, слишком часто. Маме надоедает. Она говорит: «Он плохой? Ну и не играй с ним, наплюй на него…»
Опять обидел. «Ну и наплевать на тебя!» – говорю я, тщательно собирая во рту слюни. Тьфу! Тьфу!!  Размазывая по макушке мои слюни, брат ревет и идет жаловаться. Мама мне: «Ты что же это, а?!»  Я в глубоком изумлении: «Но ты же САМА СКАЗАЛА: «Наплюй на него!!» 

 

                                        ***

 

… Мы опять играем вместе. У брата в руках коробок спичек. Он подзуживает меня:

- А ты не умеешь спички зажигать!

- Умею!!  (хотя на самом деле вижу коробок так близко впервые).

– Ну зажги!

Беру коробок в руки. Коричневый цвет на кончике спички мне не нравится: похоже на грязь… И коричневый бок коробка – тоже. Нет, надо, наверное, «чистым по чистому». Мама же всегда говорит, что у девочки всё должно быть «чисто». Провожу белым концом спички по синему торцу… никакого результата.

– Не умеешь, не умеешь! – дразнится брат. – Нужно вот этим – вот по этому.

Чиркаю, как указано. Пламя. Опаленные пальцы. Рёв…

 

                                   ***

Из семейного фольклора. Мне чуть больше года, брату – пять. Гуляем, идем по какой-то тропинке. Вдруг на эту тропинку хлынула толпа молодежи: в местном клубе кино закончилось. Брат огораживает меня руками и громко обращается к молодежи:

– Товарищи! Не задавите ребёнка!

В пять лет он считал себя взрослым.

 

                                        ***

 

...Вот и мне пять лет. Я живу у бабушки с дедушкой. Это мы переехали. Мы теперь в Сибири живем, на шахте «Пионерка». Папы нет, он где–то «на Правом» (часть города так называется, правый берег реки). Он работает там. Где брат и мама, я вообще не знаю…мама, впрочем, бывает тут.
Мне здесь неплохо. Пожалуй, получше, чем дома. Меня совсем не ругают. Можно, например, валяться на кровати и барабанить ногами в стену. Долго-долго. И ждать, что сейчас скажут: «Перестань!» А бабушка с дедушкой так и не скажут. Они не обращают на это внимания. Вот здорово!


Есть у них, правда, совсем нечего. В основном «картофка» (бабушка произносит почему-то именно так). Ну, драники. Но надоедает.
Я за столом. «Вареную картофку будешь?» – спрашивает бабушка. Я отрицательно мотаю головой.
«Чем же тебя кормить? – сокрушается бабушка. – Что ты ешь?»
«Что угодно… только не вареную картошку…»
«А на сале жаренную? Будешь?»
Я не люблю сало. Я опять мотаю головой.
«Что же ты ешь?!»
«Что угодно, только не вареную картошку, и не жаренную на сале картошку.»
Дальше это превращается в игру. Есть мне не слишком хочется, а
отказываться интересно. Услышав очередное предложение, я провожу руками по клеенке, будто плыву брассом, и продолжаю нанизывать «цепочку»:
«Что угодно, только не это, не это и не это!»


Тут появляется дед.
«Я знаю, чего она хочет!»
Я с удивлением смотрю на него. Надо же…знает! А я сама ведь не знаю…
Дед наливает в кружку воды, насыпает на блюдце сахара и дает мне большой ломоть хлеба. Чтобы макать в воду, макать в сахар и есть.
«Это?»
«Да!!» – говорю я в восторге. Это известный деликатес 50-х годов. У дедушки королевская щедрость! Вот какой у меня дедушка!
Дедушка вообще хороший. Он маму любил и меня любит. Правда, он пьёт. Но мне-то что за беда?
«Мать! Пойду я…куплю…красненькой…» Бабушка ругается и не велит ему.
«Дедушка! Иди! Иди! Вместе пить будем!!» – радуюсь я.
Все хохочут. Он действительно приносит красного и действительно наливает немного мне. Вино сладкое. И, главное, можно с дедушкой посидеть. Потом, правда, мама ему запретила меня угощать…
Бабушка у меня тоже хорошая. Она умеет вязать носки из Лорки (Лорка – это собака, которую стригут). И еще иногда печет из теста «жаворонков». Но редко. Ей некогда, она хозяйничает по дому… дел у нее много – печку топить, воду носить, полы мыть…


А я в основном валяюсь на кровати и колочу ногами в стенку. На стене вместо ковра висит плакат. Там нарисованы тетенька… дяденька… флаги… и что-то написано. Буквы я знаю. Не помню, откуда. В конце концов, у меня брат старший. Но как надо читать: справа налево или слева направо – этого мне никто не говорил. Я выкрикиваю буквы и пытаюсь их сложить… справа налево… получается какая-то белиберда… Тогда я пытаюсь сложить слева направо… и получается… МИ…Р…У…МИР. Тоже не очень понятно. Но что-то такое я слышала… И я задумчиво повторяю: «Миру – мир!»… «Миру – мир!»  Кто-то из взрослых удивленно спрашивает: «Она что, читает?» «Да ну…»


Мне дают книжку с детскими стихами. Я читаю бойко. «Да она знает наизусть эти стихи!» – говорит мама (она почему-то тоже тут). Мне дают толстую книжку со статьей про Советскую Родину. Я запинаюсь и перевираю слова, но уверенно ползу по строчкам. «Ты глянь – правда читает!» 

После этого начинается террор: читать мне запрещают. Мама запрещает. Тогда считалось, что до школы учить читать нельзя – это вредно. Сначала еще ничего – когда меня соседям показывали. А потом я начала читать все напропалую (из «всего» дома были «численники» – отрывные календари, то есть… но у них листки не отрывались, а загибались… и их было несколько штук, за последние годы) – так вот, когда я начала читать их целыми днями (а что еще делать-то?), то однажды вышла на кухню с вопросом: «Это у нас свет плохой или у меня в глазах темно?»  Свет действительно был плохой, вечером напряжение совсем падало, и единственная лампочка воспаленно подмигивала…но за вопрос я жестоко поплатилась: численники у меня отобрали – глаза испортишь!   


Потом мне рассказывали, что к брату (в пять лет) применяли еще более жестокие меры. То есть вообще прятали всякую печатную продукцию. Потом мама стала обращать внимание, что он слишком долго сидит на горшке. Оказалось, несчастный использует это время, чтобы прочитать выделенный ему на подтирку клочок газеты (туалетной бумаги тогда не было)…
Тем не менее, оба мы научились читать до школы.

Похоже, запретный плод сладок.

 

                                                       ***

 

…Мы опять переехали и теперь живем в бараке. Там хорошо! Там есть батареи, и они теплые или даже горячие. И вода течет из крана, ее не надо приносить в ведрах на коромысле. Здорово как...


И еще нам купили арбуз !!! Родителей где-то нет, а мы с братом едим арбуз и играем в "мертвеца". Это когда один притворяется мертвым, а другой должен его растормошить: заставить засмеяться, например...или просто зашевелиться... Брат мной манипулирует легко, а мне его "разбудить" никак не удается: он не реагирует. Ни на щекотку не отзывается, ни на шутки... Тогда я беру арбузную семечку и засовываю ему в ухо. Ага! Вот оно!! Сразу вскочил и заорал!! Проиграл!!! Проиграл!!!


Однако брат ругается и говорит, что теперь у него эта семечка навсегда в ухе останется и расти начнет.  Он прыгает на одной ноге, но вытряхнуть семечку не может. Я сижу, притихшая. Он уже перестал ругаться, размышляет: "Куда же она теперь попадет? Наверное, в мозг...Ведь когда что-нибудь услышишь, то сразу и подумаешь? Там, наверное, какой-нибудь канал есть ..."
Мне это кажется очень глубокой мыслью. Мы в ужасе ждем маму...


Мама ведет Вовку к врачу. Меня, поскольку не с кем оставить, берут с собой. Я жду, как будет ругать меня еще и врач... К моему изумлению, врач никакой семечки в Вовкином ухе не находит.  Все рады. Но как так получилось, до сих пор не понимаю.  Точно знаю, что совала!

 

                                              ***

 

...Меня снова пытались отдать в сад. Но мне уже почти шесть лет. Не на ту нарвались!! Я дала бой: орала так, что прибежала директор сада и говорила, что в таком возрасте дети уже так не плачут.  В саду все равно оставили. Сказали, заберут в три. Я постоянно бегала к часам. В три за мной не пришли. А директор строго сказала: «У нас не забирают в три. У нас забирают в четыре и в пять».


Я орала еще несколько дней. Воспитательница сказала маме: «Ничего, через месяц привыкнет». Ах, так?!   Воспитательница, видимо, не подозревала, что я уже владею пространственно-временными категориями. Я заметила время по численнику. Орать целый месяц трудно, это да. Но цель была высокой. Иногда я затихала, но ближе к концу месяца устроила рев сплошной и непрерывный…как ковровая бомбежка… Из сада меня забрали!! 

  
Я сидела дома одна. В том самом бараке. У меня были игрушки: плюшевый мишка Испуганный (глазенки у него были вытаращенные, и я его так окрестила) и выводок бельчат (вроде статуэток). Я с ними разыгрывала разные сюжеты… ну и потом, я же читать уже умела. Нормальная жизнь.
Мама, правда, тревожно говорила: «Ведь ей в школу через год! Что будет?!»
В школу я пообещала пойти.

 

Опубликовано 26.10.2021 в 00:06
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Юридическая информация
Условия размещения рекламы
Поделиться: