В Восковцы нередко приезжали соседи. В числе их был небогатый помещик Свирский, прихлебатель богатого помещика Скоропадского, умного, остроумного и жестокого оригинала. Свирский развлекал его приятной игрой на рояле.
По соседству жила старушка Риттер с хорошенькою дочкой, которая была всем нам несимпатична своим жеманством; обедала в перчатках, была перетянута до невозможности, за обедом едва открывала рот и ничего не ела, но после обеда, как мы узнали от прислуги, распускала шнуровку и уплетала с голоду чисто все, что приносили ей. Мать и дочь жили зимою в Москве или в Петербурге, а брат этой девушки -- отставной гусар -- в имении, из которого вскоре выехал и куда не возвращался вследствие следующей истории.
Он заводил любовные дела с девушками в селах и напал на такое семейство, от которого ему пришлось плохо. Вернувшись однажды домой после любовного свидания, он разделся и лег в постель; но в это время вошел к нему лакей и с ним мужик, один схватил его за руки, а другой без инструмента оскопил его, кровь полилась; но тут они услышали под окнами шум и ушли, а помещик выбил окно и выпрыгнул, его подхватил тут подъехавший преданный ему кучер, завернул в полость и ускакал в санях в город.
Брат М. А. Маркевича, поэт, музыкант, табаковод, статистик и историк Николай Андреевич, представлял собою прелестную личность {[См. некролог Н. А. Маркевича в "Основе" (1861 г., январь) и "Заметку" к нему Л. М. Жемчужникова в февральской книжке того же года. С. Б.].}. Жил он у себя в имении "Туровка", верстах в шестидесяти от с. Восковцы. Дом у него был оригинальный, каменный, с башней. Жена его, Ульяна Александровна, милая, добрая и когда-то весьма красивая женщина. Когда я у них гостил, то устроил между зубцами башни две эоловых арфы, которые меня очень интересовали, но на других наводили уныние своими фантастическими аккордами, особенно ночью, в ветер, когда аккомпанировали совы.
Николай Андреевич был очень талантлив, любил народ и знал его быт; в молодости был знаком с А. С. и В. Л. Пушкиными, Дельвигом, Баратынским, Жуковским, писал сперва стихи, потом историю Малороссии. Библиотека его была полна старинных рукописей, в количестве нескольких тысяч; при этом он прекрасно играл на рояле, был учеником известного Фильда и был коротко знаком с Глинкой, который советовался с ним при сочинении оперы "Руслан и Людмила". Последнее время своей жизни Николай Андреевич занялся статистикой Малороссии и этнографией, издав несколько брошюр по этой части.
Народную музыку Николай Андреевич вполне понимал, ценил и хорошо знал.
Личность его обрисована верно Н. Я. Макаровым в журнале "Основа" книга I, 1861 года. Во II книге помещена моя заметка о нем же и портрет его. Статьи эти определяют то серьезное значение, которое заслужил Н. А. своими трудами и талантом. Как человек семьи и общества, он был всегда приятен, мил и забавен.
Он был большой любитель и знаток цветов и растений; знал их названия не только по-русски, но и по-латыни; но так как на всякого мудреца бывает довольно простоты, то и Н. А. ошибался в определении растений и нередко над ним подшучивали; и Н. А., видя свой промах, первый смеялся совершенно добродушно над собою.
В Восковцах мы поджидали Николая Андреевича и вздумали над ним посмеяться; дерево, которое росло на видном месте в саду, мы выкрасили и условились, что когда Николай Андреевич будет итти в сад после обеда, то мы должны были пройти мимо этого дерева, остановиться на минуту, не обращая на него внимания, и, разговаривая о постороннем предмете, итти далее. Результат получился вполне удачный.
Во время разговора Николай Андреевич посматривал на коричневое дерево и прервал разговор: "Мишель,-- сказал он брату,-- я не видал у тебя этого дерева, что это"? "Пойдем, Николя, вечно ты занят пустяками, дерево, как дерево". "Нет, Мишель, постой... -- Сделав несколько шагов, он остановился. -- Знаешь ли, Мишель, у тебя удивительный экземпляр, как можно держать его в таком пренебрежении; ведь это..." -- тут он сказал такое мудреное и сложное латинское слово, что мы все расхохотались. Николай Андреевич догадался, что над ним подшутили, и рассмеялся самым добродушным смехом. Долго мы ему напоминали об этом дереве.
Николай Андреевич часто гостил в Сокиренцах, где ему всегда были рады не только родные, но и знакомые. Бывало, входит с люлькой (трубочкой) во рту, довольный и счастливый, кудри его седые развеваются, сам сияет, как солнце, и все вокруг него оживляется. В торжественные дни, когда все были одеты парадно и мужчины во фраках, то и он являлся во фраке; начнутся танцы, и Николай Андреевич удаляется в угол, но так, чтобы мог любоваться общим весельем. Вынет, бывало, тихонько из бокового кармана своего фрака люльку, улыбаясь скажет мне: "Никто не заметит в этой суете и веселье",-- и потянет люльку, с которой никогда не расставался, как истый казак. Я уже сказал, что он прекрасно играл на рояле и хорошо знал народные песни. Сборник его, состоящий из одних мотивов без слов, подарен мне сыном его Андреем Николаевичем, которому отец влил в душу любовь к музыке и который -- прекрасный виолончелист -- теперь уже пожилой сенатор, но всею душой любящий музыку и Малороссию.
Жена Николая Андреевича Маркевича, Ульяна Александровна, была характера очень спокойного.
Однажды сидим и ждем Николая Андреевича и сына его Михаила (тогда еще гимназиста -- Михно) к обеду; их нет и нет. Погода вдруг изменилась, нашла гроза, раскаты грома перекатывались неумолкаемо и молния блистала -- их все нет. Мы начали беспокоиться, а Ульяна Александровна нас успокаивает, что гроза пройдет, а муж с сыном, наверно, где-либо приютились и выжидают. Действительно, гроза прошла, небо прояснилось, дверь из сада растворяется, входят отец и сын, с обоих течет вода; оба без шапок, у обоих веселые лица; вокруг головы Николая Андреевича -- сияние лучезарное, так он радостно улыбается; от их платья и ног образовались в комнате лужи.
-- Затвори, Николя, дверь, да пойдите переоденьтесь,-- говорит мужу Ульяна Александровна.
-- Милая Улинька, я показал Михно наши чудные гвоздики; он в восторге.
Оба кое-как переоделись, по настоянию Улиньки, и сели за стол, совершенно довольные, сияющие, не замечая в каком они виде.
Немало было всяких разговоров о милом Николае Андреевиче, но я не могу умолчать о следующем.
Едет Николай Андреевич зимою с Ульяной Александровною на почтовых в кибитке; мороз сильный. Ульяна Александровна заснула, укутавшись в шубу, а поэт, музыкант, историк, хозяин и статистик не спит и, как завзятый казак, "тягне люльку"... мечты далеко носятся у милого человека, нагоняя одна другую.
Николай Андреевич в забытьи, люлька пошатнулась, табак с огнем выпал -- до станции недалеко. Николай Андреевич всполошился, но бережет жену, не хочет ее испугать, пусть спит.
-- Карбованца на горилку. Гони що е силы до станции...
Ямщик погнал и лошади несутся... Прискакали.
Николай Андреевич, не выходя из кибитки, кричит: "Воды, ведро воды, два ведра, три, скорее, или мы все взлетим на воздух".
Прибежали с ведрами и ну обливать его, Ульяну Александровну и кибитку.
-- Ну, Улинька, теперь выйдем. Слава богу, спасены...
Оказалось, что Николай Андреевич вез бочонок пороху, который положил под сиденье, а около упал горящий из люльки табак. Мокрые, они должны были заночевать на станции, чтобы высушиться и согреться.
Свободное копирование
