Отдохнув в продолжение нескольких дней в уединении, я однажды вечером снова вышел с американцем и молодым французом, исправляющим мои рукописи. Беседа затянулась, и я вернулся домой незадолго до полуночи с тяжестью на совести, вследствие того, что я был вовлечен в горячий разговор и мне пришлось дурно говорить об отсутствующем. Что я говорил, было самозащитой против лгуна и истинной правдой. В два часа ночи я проснулся от шума шагов надо мной, затем я. слышал, как кто-то спустился с лестницы и вошел, в комнату рядом с моей. Итак, тот же маневр, как и в гостинице Орфила. Разве за мною следят? Кто бы мог иметь в гостинице, где я живу, две комнаты, одну надо мной, другую рядом со мной? Ведь то же самое повторялось здесь, в гостинице, в сентябре месяце, когда я жил в третьем этаже. Значит это нельзя объяснить случаем. Если же мой невидимый ментор намерен меня наказывать, как оно вероятно и есть, то до чего тонко придумано: держать меня в неизвестности, преследуют ли меня люди или нет. Хотя я вполне сознаю, что никто меня не преследует, но я всё же терзаюсь прежними мыслями о том, что кто-то меня преследует. А когда встает вопрос о том, кто это может быть, то начинается круговорот предположений, вызываемых моей совестью, которая винит меня даже там, где я действовал только из самозащиты, отстраняя от себя несправедливые обвинения. Я чувствую себя как бы привязанным спиною к столбу, и все; прохожие при этом имеют право на меня плевать, если же я отвечу тем же, то в меня бросают грязью, меня душат, преследуют. Весь мир, даже самое ничтожное существо, прав передо мной! Если бы мне знать за что! Вся тактика так напоминает женщин, что я не могу отделаться от моего подозрения. Действительно, когда женщина в продолжение нескольких лет причиняла мужу своему вред и зло и он из врожденного благородства не поднимал. руки своей для самозащиты, но в конце концов отмахнулся, как отмахиваются от мухи, тогда жена поднимает гвалт, зовет полицию и кричит: "Он защищается!" Или в школе недостойный учитель напускается на неправильно обвиненного ученика, а этот, страдая от несправедливости, пытается защищаться. Что делает тогда учитель? Он прибегает к телесному наказанию, приговаривая: "Так, так, ты еще отвечаешь"!
Я отвечал! Вот почему я мучаюсь! И мучение повторяется целую неделю каждую ночь. Последствием этого является то, что настроение мое портится и общение со мной становится невыносимым. Мой приятель американец незаметно удаляется от меня, и так как он завел свое хозяйство, я опять остаюсь один. Но мы второй раз расстаемся с ним не только вследствие обоюдного недовольства; мы оба заметили, что в период нашего последнего общения произошли странные вещи, которые можно приписать лишь вмешательству сил, решившихся пробудить наше недовольство. Этот американец, почти ничего из моей прежней жизни не знавший, казалось, имел намерение оскорблять меня во всех наичувствительнейших местах, и казалось, что он узнал самые сокровенные мои мысли и намерения, только мне одному известные. Когда я сообщил ему это мое наблюдение, его осенил свет.
-- Не злой ли это дух! -- воскликнул он. -- Я предполагал, что что-то есть, потому что вы, будучи со мной, не могли рта открыть, чтобы не оскорблять меня до глубины души, но по вашему лицу и по любезному его выражению я видел, что у вас ничего злого на уме не было.
Мы пробовали сопротивляться. Но он три дня подряд напрасно проходил длинный путь до меня. Меня не было ни дома, ни на обычном месте обеда, нигде!
Итак, опять окружило меня одиночество, пала густая тьма. Дело подходит к Рождеству, и мне тяжело без дома и семьи. Жизнь опостылела мне, и я снова начинаю последовательно вглядываться в высь. Я покупаю книгу "Преемник Христа" и читаю.
Эта чудесная книга не впервые попадается мне в руки, но на сей раз она находит подготовленную почву. Живя, умереть для света, презренного, скучного, грязного света, -- вот тема. Неизвестный автор имеет необыкновенную способность не проповедовать или поучать, а обращается к вам любезно, убедительно, связно, логично и приятно. Он выставляет наши страдания не наказаниями, а испытаниями и этим возбуждает в нас честолюбивое Желание выдержать их.
Опять со мной Иисус, на сей раз не Христос, и он тихо, но уверенно подкрадывается ко мне, как будто у него на ногах бархатные сандалии. Рождественские выставки на улице Бонапарта содействуют этому. Вот Младенец Иисус в яслях, Младенец Иисус в царской мантии и с короной на голове, Младенец Спаситель на руках у Девы, Младенец играет и лежит возле креста! Да! Младенец! Это я понимаю. Бог, так долго выслушивавший жалобы людей на тяжесть жизни, наконец решил спуститься, родиться и жить, чтобы испытать, насколько тяжело влачить человеческую жизнь. Это я постигаю!
Свободное копирование
