Другой случай, имевший место три года тому назад в Берлине, служит мне явным доказательством, что экстериоризация, или переселение души, допустимо.
После перенесенного кризиса, забот и неуравновешенной жизни, сижу я раз ночью между часом и половиной второго у виноторговца за столом, во всякое время готовым для нашей компании. Сидели и пили мы с шести часов, и всё время я почти один вел разговор. Мне хотелось дать рассудительный совет молодому офицеру, собирающемуся переменить военное поприще на карьеру художника. Так как он в то же время влюбился в молодую девушку, то находился в страшно возбужденном состоянии и, получив днем от отца письмо, полное упреков, был просто вне себя. Я забывал свои собственные раны, когда врачевал раны других; мне было трудно успокоить юношу, и это возбуждало мою энергию; после бесконечного ряда убеждений и доказательств мне хотелось возродить в его памяти пережитый случай, который, как мне казалось, мог бы повлиять на его решение.
-- Вы ведь помните вечер в Августинском кабачке...
Я по столу обрисовываю, пальцем, как стояли наши приборы, указываю место, где. стоял закусочный стол, дверь, в которую входили, мебель, картины...
Вдруг я замолчал... мне стало делаться дурно, хотя я не вполне лишился чувств и сидел на стуле. Я находился в Августинском кабачке и забыл, с кем разговаривал.
-- Подождите! -- продолжал я вновь. -- Я у Августинцев, хотя я отлично знаю, что нахожусь в другом месте; не говорите ничего... я вас не знаю, но знаю, что вы мне знакомы. Где я? -- Не говорите, это настолько интересно...
Я сделал над собой усилие, чтобы поднять глаза кверху -- не знаю, были ли они закрыты -- я увидел облако, задний план неясной окраски и как бы спускающийся сверху с потолка театральный занавес: это была перегородка, уставленная полками с бутылками.
-- Да! -- воскликнул я, как бы освободившись от перенесенного страдания, -- я ведь нахожусь у господина Ф. (так звали виноторговца).
Лицо офицера исказилось от боли, и слезы потекли из его глаз.
-- Что? вы плачете? -- спросил я его.
-- Это было ужасно.
-- Что такое?
Когда я этот случай рассказывал другим, то мне возражали, что то был обморок или опьянение, -- два слова, которые мало что означают и ничего, не объясняют.
Во-первых и прежде всего обморок всегда сопровождается потерей сознания, точно так же и опьянение, а затем и некоторым расслаблением мускулатуры: этого в данном случае не было, так как я твердо сидел на своем стуле и сознательно говорил о своем частичном помрачении.
В то время я понятия не имел о том, что значит экстериоризация чувствительности [А deRoshas: L'exterisationdelasensibilitd]. Теперь, ознакомившись с этим вопросом, я убежден, что душа имеет способность расширяться и что она во время обыкновенного сна значительно расширяется; когда же в конце концов наступает смерть, то она покидает тело, но отнюдь не угасает.
Свободное копирование
