КОНЕЦ ФАРАОНОВ
ПРОИСШЕСТВИЕ У КИНЕМАТОГРАФА
Падал мягкий ленивый снежок. Было тепло. На узкой, как щель, Садовой улице толкались извозчики, автомобили и трамваи, бежали торопливо прохожие. Был шумный вечерний час, когда город начинал развлекаться.
Роман, Женька и Пеца прошли площадь Сенного рынка. Вдали замелькали два круглых фонаря кинематографа. Прибавили шагу.
И вот, когда кинематограф был уже почти рядом, на улице что-то случилось. Прохожие вдруг замедлили свой бег, кто-то остановился, с тревогой поглядывая в сторону рынка и указывая туда рукой. Бешено мчавшийся лихач на всем скаку осадил лошадь. Сидевший в пролетке господин в шляпе поднялся и через голову извозчика стал смотреть вперед. Ехавший трамвай захлебнулся звоном и, рыча тормозами, встал. За ним немедленно остановился другой. Кто-то испуганно спросил:
-- Что случилось?
-- Раздавили, наверное, кого.
Но, заглушая слова, совсем близко зазвенело разбитое стекло.
Городовой, стоявший на углу Гороховой, заметался, кинулся, было на шум, потом остановился и вдруг, отчаянно засвистав, бросился в противоположную сторону по Гороховой улице.
А по тротуару и мостовой, громко и невнятно галдя, побежали люди. Опять где-то рядом треснуло и зазвенело стекло. На тротуаре около больших витрин кафе-ресторана быстро выросла толпа. Она сперва покрыла всю панель, потом сползла на мостовую, растянулась на всю улицу, останавливая на пути извозчиков, автомобили, трамваи. Все что-то кричали. Рядом с Романом скуластый мужчина в рваном зимнем пальто надрывался:
-- Бе-ей! Бе-ей!
Роман видел, как над толпой, освещенный ярким светом витрин вырос человек. Человек замахал руками и, что-то хрипло прокричав, исчез. Большое зеркальное стекло, за которым виднелись столики и люди, сидевшие за ними, вдруг треснуло, сверкнуло, как молния, тысячью ослепительных зигзагов и грузно, со звоном осело на мостовую. Из образовавшейся дыры густо пошел пар, и в пару заметались сидевшие за столиками люди.
-- Бьют! -- взвизгнул Пеца. Толпа залила уже всю улицу. Вдали над головами взметнулся флаг, и несколько голосов сперва тихо, потом все громче запели:
Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног
Толпа заколыхалась и тихо двинулась вперед по улице, увлекая за собой и ребят. И уже на всю улицу гремело подхваченное всеми:
Вставай, поднимайся, рабочий народ!
Иди на врага, люд голодный!
Раздайся клич мести народной...
Ребят понесло мимо кафе с разбитыми стеклами, в котором испуганные официанты гасили свет и поспешно закрывали ставнями окна.
Толпа стремительно двигалась вперед. Роман, забыв про все, шел вместе с толпой.
Роман вспомнил рассказы Кольки о девятьсот пятом годе, о забастовках рабочих, вспомнил картинку из какого-то журнала, на которой точно так же, как сейчас, шли люди с флагами.
Женька испуганно глядел по сторонам и все пытался выскочить из толпы. Он трусил.
-- В кинематограф опоздаем. Вылезайте! -- закричал он наконец.
Тогда ребята кинулись наперерез толпе, стараясь выбраться на панель. Но толпа вдруг останов вилась. Минуту все толкались в нерешительности на месте, потом сперва медленно, а затем быстрее и быстрее все попятились назад. Впереди тревожно закричали:
-- Спасайся! Фараоны!
Люди шарахнулись в разные стороны. Улица сразу опустела. Ребята растерянно остановились посреди дороги, поглядывая на редкие фигуры демонстрантов, бежавших мимо. Мужчина в тяжелом ватном пальто, увидев мальчишек, грубо толкнул их на панель.
-- В подворотню, пащенки! -- закричал он, толкая их в калитку. -- Марш в подворотню!
В подворотне было много народу. Все стояли, молча прислушиваясь.
Вот вдали послышался дробный стрекот. Топот быстро разрастался и скоро перешел в оглушительный треск. А через минуту мимо ворот, выбивая из камней голубые искры, с грохотом промчался отряд конных городовых.
-- Господи! Господи! -- прошептал кто-то из стоявших рядом с Романом. -- Всех бы передавили!
Роман взглянул на своего спасителя. Мужчина стоял, вытирая лицо платком, и, злорадно улыбаясь, бормотал:
-- Проехали, проклятые!
Снова на улице стало тихо и покойно, как будто ничего не случилось. Поползли трамваи, побежали люди. Только в кинематограф ребята не попали -- было уже поздно.
***
На другое утро дед в праздничной рубахе ходил по квартире.
-- Ведь это разве мыслимое дело, чтоб царя сразу скинуть. С ума спятили, с флагами ходят, чума их забери.
Сестры не было, она ушла в город глядеть, гулять. Мать пошла было на рынок, но скоро вернулась, ругаясь. Все магазины и рынки были закрыты.
-- А как же в школу? -- спросил Роман.
-- Нет сегодня школы. Распустили вас.
Быстро одевшись, Роман выскочил на двор. День был морозный, солнечный. Во дворе было не по-обычному тихо и пустынно. Кузница была заперта большим висячим замком, закрыты были и мастерские. Двор словно вымер. Зато с улицы доносился непонятный, тревожный гул.
Почти у самых ворот Романа догнал Иська.
Старый знакомый проспект с желтыми зданиями казарм и пустынным церковным садом, где только голодные вороны перекликались между собой, проспект, где знакома каждая тумба, сегодня был неузнаваем. Люди, веселые и праздные, толкались на тротуарах, густо, как сельди, шли по мостовой, стояли на трамвайных путях. Трамваи не ходили, не видно было и извозчиков. Только изредка, расхлестывая по сторонам толпу, урча, проносились грузовики, наполненные солдатами с развевающимися красными флагами.
Солдаты кричали "ура". Им отвечала улица, и рев катился вслед за автомобилями, то обгоняя их, то отставая.
-- На Невский идем! -- крикнул Иська. -- Там митинги.
Ребята выскочили на Садовую и пошли посередине дороги. Все тоже направлялись к Невскому. Иногда люди останавливались кучками у расклеенных на стенах плакатов и читали громко вслух:
"ГРАЖДАНЕ СВОБОДНОЙ РОССИИ!.."
Всю дорогу Иська непрерывно говорил о революции и о том, что теперь без царя будет лучше жить и свободнее.
-- Вот теперь будут правительство выбирать, которое от народа будет, -- говорил Иська. -- Скоро по фабрикам и везде будут выборы.
-- А здорово это, как царя сразу скувырнули, -- вставил Роман, но Иська только улыбнулся.
-- Сразу, говоришь? Нет, брат, не сразу. А сколько сидит по тюрьмам и в Сибирь сослано! Революцию давно хотели устроить, да все не выходило. А теперь скоро и войне конец. У нас на фабрике только об этом и говорят. Война всем надоела, да она и не нужна никому, кроме буржуев.
Иська так уверенно рассуждал обо всем, что Роману стало обидно, почему он не на фабрике. Иська словно угадал его мысль.
-- Жалко, что ты не на фабрике, -- сказал он, -- а то тоже был бы пролетарием. Ну, да еще будешь.
Ребята подошли к Невскому и остановились. Дальше не пускали. Во всю ширину Садовой улицы стояли цепью солдаты, заграждая дорогу. Перед цепью бегал молоденький офицер и то кричал на толпу грозным баском, то упрашивал:
-- Граждане, прошу! Подайтесь назад, прошу вас...
В толпе смеялись. Солдаты добродушно улыбались. На штыках их винтовок были привязаны алые бантики.
Чтобы попасть на Невский, ребята пробежали по Банковскому переулку. На набережной канала группа солдат и штатских окружила двух офицеров.
-- Не смеете! -- визжал усатый офицер и крепко держался за шашку. Шашку тянул солдат в папахе набекрень и в распахнутой шинели.
-- Сымай, ваше благородие, сымай, -- говорил солдат, ухмыляясь. -- Все одно отберут.
Мимо ребят прошла толпа демонстрантов с флагом и пением. Впереди толпы шел мужчина в котелке -- худой, с длинной жилистой шеей -- и особенно отчаянно пел:
Царь-вампир из тебя тянет жилы,
Царь-вампир пьет народную кровь.
Невольно Роману показалось, что именно из этого человека больше всего жил и крови вытянул царь-вампир.
Нахлынувшая толпа завертела Романа. Когда он оглянулся, Иськи уже не было. Иська потерялся.
Роман наугад пошел по улице, жадно следя за всем происходящим. У Владимирской услышал звуки марша. Невский пересекала стройная колонна солдат. Перед оркестром несли знамена. Оглушающее "ура" не смолкало все время, пока шли солдаты. И опять Роман заметил, что штыки винтовок были украшены алыми бантиками. Как будто капельки крови застыли на них.
На Знаменской площади, у памятника Александру Третьему, шел митинг. А мимо сновали грузовики, и у солдат на штыках были бантики, а на груди поблескивали пулеметные ленты патронов.
Солдаты улыбались, штатские кричали "ура"; и Роману казалось, что сегодня праздник, а завтра начнется новая, счастливая жизнь.
Долго бродил Роман по городу. О доме вспомнил, когда уже сгущались сумерки, а люди, час назад кричавшие "ура", торопливо бежали домой, Город быстро и незаметно затих. Улицы опустели. Только грузовики с солдатами чаще проносились по улицам, но солдаты больше не пели.
Неуловимая тревога расползалась по темнеющим улицам, и последние пешеходы торопливо исчезали в воротах. Роман быстро шагал по Загородному, пугливо оглядываясь и прислушиваясь к тишине.
Вдалеке что-то треснуло и раскатилось, словно камень по плитам пустынного и большого зала. Стреляли далеко, но гул выстрела разнесся по всей улице. Где-то хлопнула калитка. В окнах стал гаснуть свет. Выстрел повторился, потом еще и еще.
Роман прибавил шагу. Что означали эти выстрелы, он не знал, но догадывался, что революция еще не победила и где-то идет бой. А выстрелы не прекращались. Они гремели то где-то далеко, то совсем рядом, хотя людей было не видно.
Роман выскочил на Забалканский и побежал к Первой роте. Пустынные улицы как-то странно оживились. Везде в подворотнях и по стенам двигались серые тени с винтовками, среди которых изредка попадались черные пальто. Роман не оглядываясь несся по улице. Теперь грохотало со всех сторон. Кто-то кричал:
-- К офицерскому собранию!
Вдруг Роман споткнулся обо что-то большое и мягкое. Остановившись, он увидел старуху, которая, раскорячившись, ползла по земле.
-- Ляг, ляг, недужная сила! Ай смерти захотел? -- зашипела она на Романа.
Роман, не слушая, помчался дальше. У Тарасова переулка солдат стало еще больше. Согнувшись, они перебегали по проспекту.
Стрельба усилилась. Солдат, обогнавший Романа, опустился на колено, щелкнул затвором, приложился и выстрелил. Из дула выскочил голубоватый огонек, и Роману показалось, что земля дрогнула.
-- В темные окна пали! -- крикнул солдат и побежал вперед.
Кто-то схватил Романа и толкнул в Тарасов переулок.
-- Стоять здесь и не высовываться! -- скомандовал молодой парень в кожаной тужурке.
Роман, оглядевшись, увидел, что он не один. У стены уже стояло несколько человек в штатском. Все они внимательно глядели на стену противоположного дома.
-- Во! Во! Еще! -- возбужденно вскрикивал седенький старичок в шубе и указывал на стену, с которой, не переставая, кусками отваливалась штукатурка. Это работали пули.
-- Из собрания палят, -- сказал кто-то тихо.
-- Из собора, с купола, -- перебил старичок. -- Городовые там с утра засели.
Несколько человек, устав ждать, пригнулись и побежали через улицу. Побежал и Роман. Было жутко и интересно бежать, чувствуя, что это не игра, а настоящая опасность.