КОНВЕРТ НА КОМОДЕ
На другой день Роман, по обыкновению, явился в школу. Первые два урока прошли благополучно. Третьим уроком было рисование, которое преподавала худенькая женщина с необыкновенно большой и круглой головой, за что ребята и прозвали ее Сковородкой. На ее уроке всегда присутствовала Гликерия Петровна, так как Сковородка одна не могла справиться с ребятами.
После звонка обе учительницы явились в класс. Дежурным был Роман. Он поставил, как всегда, один стул -- для Сковородки, у кафедры, а другой, у окна, для Гликерии Петровны, которая, сидя там, наблюдала за порядком в классе. Надо было еще вытереть доску, но Роман с утра не мог найти тряпку. Урок начался. И тут Сковородка полезла в кафедру. Она долго молча рылась там, потом, опустив крышку, спросила: -- Гликерия Петровна, где ключи от шкафа?
-- В кафедре.
-- Здесь их нет.
Недовольно морщась, учительница подошла к кафедре, и минуту обе рылись вместе. Класс с радостью встретил неожиданную проволочку и выжидающе следил за Гликерией Петровной.
-- Где ключи? -- вдруг резко спросила учительница, поднимая голову и глядя на учеников.
Роман переглянулся с Крякиным. Тот делал ему какие-то знаки.
-- Сейчас же найдите ключи, иначе всех накажу! -- крикнула учительница.
Класс беспокойно загудел.
-- Распустились! Почему доска не вытерта? Дежурный, вытри. И немедленно найти ключи.
Роман испуганно вскочил. Недолго раздумывая, он выдернул из кармана платок, собираясь вытереть им доску. Что-то звонко брякнуло на пол.
Роман обернулся. Все смотрели на него, а лицо Крякина было бело как лист бумаги.
Роман медленно перевел глаза на пол. У его ног лежали ключи от шкафа.
-- Что это значит? -- спросила Гликерия Петровна.
Роман молчал.
-- Подними и дай сюда.
Роман поднял ключи и подошел к учительнице. Ключи как угли жгли ему руку.
-- Так, -- сказала Гликерия Петровна ледяным тоном. -- Почему они оказались у тебя?
Роман молчал. Гликерия Петровна минуту в раздумье перебирала ключи, потом, открыв шкаф, стала внимательно пересчитывать книги.
-- Гадость... Мерзость... Воришки... -- как будто издалека доносилось до Романа.
В двенадцать часов, во время большой перемены, школьная уборщица Маша вывела на лестницу Романа и Крякина.
-- Фулюганы какие! Вот придете с матками, вам покажут, -- сказала она, закрывая за ними дверь.
-- Наплевать -- сказал Крякин на улице. --Будем прогуливать, а на следующей неделе я уезжаю с матерью в деревню, тогда свалишь все на меня -- и ладно.
***
Роман забился в уголок к печке и сидит не шевелясь в полумраке. Хорошо, что на него никто не обращает внимания. Все собрались вокруг стола, где сидит мать. Мать, взяв в правую руку лупу, медленно читает письмо -- с фронта от Александра. Письмо еще утром подал почтальон. Тогда она в первый раз одна прочитала его. Потом днем она читала его пришедшей Вассе Алексеевне и теперь, в третий раз, читает его всем родным. Колька беспокойно расхаживает по комнате, хмурится и кусает губы.
"Писать ко мне нельзя! Так как мы стоим сейчас секретно в местечке Эн".
-- Господи, нельзя! В каком местечке-то? -- спрашивает бабушка.
-- Местечко Эн, -- объясняет мать. -- Нельзя, значит, объявлять, что за местечко. "Стоим в местечке Эн. Я сейчас нахожусь в штабе, так что мне теперь лучше..."
-- Слава тебе, господи, -- крестится бабушка. Колька презрительно фыркает.
-- Вояка! В штаб забрался!
-- Дурень, -- говорит укоризненно мать. -- Вот возьмут тебя -- наплачешься.
-- В штабе стулья протирать не буду, -- заносчиво отвечает Колька.
Роман плохо понимает, что говорят. Голова набухает, раздувается, как мыльный пузырь, и, кажется, готова рассыпаться на части. Сейчас треснет. От боли даже в глазах зеленеет. Роман стискивает изо всех сил зубы и глотает беспрерывно набегающую слюну. Горло при каждом глотке что-то сдавливает. Все тело болит.
"А завтра что делать? -- мелькает в голове Романа. -- В школу нельзя. Опять прогуливать?"
Мать идет на кухню приготовлять ужин. Вдруг она останавливается около Романа и спрашивает его с тревогой:
-- Что с тобой?
Она трогает его голову своей жесткой и холодной рукой. От прикосновения у Романа по телу бегут мурашки.
-- Господи, какой ты красный! Лоб горячий. Ты не болен?
Роман собирает последние силы. Смотрит на мать, но видит плохо, перед глазами плавают зеленые круги. Гудит в голове, ломит в висках, все тело как в огне.
-- Нет, -- говорит он хрипло. -- Спать хочется.
И, шатаясь, идет к кровати, валится на нее и уже не слышит, как мать, раздевая его, испуганно говорит:
-- Никак заболел? О господи!
***
Целую неделю Романа бросает то в жар, вызывающий жгучий и обильный пот, то в дрожь -- тогда все тело кажется обложенным мелкими льдинами. Зубы выбивают дробь. Кажется, кровь замерзла в венах, ни один мускул не повинуется.
Роман постоянно видит мать возле своей постели. Она сидит сгорбившись, освещенная бледным пламенем лампады. Желтые блики играют на ее заострившихся скулах.
С неделю Роман был болен. Иногда кричал, бредил, просил у всех рубль.
И вдруг однажды открыл глаза, как после долгого и крепкого сна. Потянулся, чувствуя во всем теле приятную слабость. Хотелось есть. Над головой тускло горела лампада. В углу на сундуке лежала мать -- нераздетая, в платье. Она дышала ровно, спала. Из-за перегородки доносился храп стариков.
Роман лежал на спине, отдыхая, разглядывая тени от лампадки. Тени, как живые, то вытягивались на половину комнаты, то уменьшались и чернели. Неясный шорох заставил Романа насторожиться и повернуть голову. От изумления он чуть не крикнул. За столом, в пальто и в шапке, сидел Колька и при слабом свете полупритушенной лампы что-то быстро, не останавливаясь, писал. Роман молча следил за братом, потом пошевелился, чтобы привлечь его внимание. Колька быстро поднял голову. Глаза их встретились. Колька, бросив писать, подошел к нему.
-- Лучше тебе? -- спросил он.
-- Мне хорошо, -- шепотом сказал Роман. -- А что ты пишешь?
-- Так, разное, -- нехотя сказал Колька.
-- А почему не спишь?
-- Надо. Ухожу.
--А куда?
-- По делам, на службу.
-- Ночью-то?
-- Ну да. В ночную смену. Дежурства у нас ночные теперь. Ну, спи же.
-- Ладно, я сплю, -- сказал Роман, и, перевернувшись, действительно заснул.
***
Утром проснулся здоровый и бодрый.
Мать напоила крепким кофе. Теперь все относились к Роману особенно предупредительно и заботливо. Это было приятно. Мучило только одно: знает ли мать о школьных делах или нет? Но мать ничего не говорила.
Еще несколько дней пролежал он в постели и все время наблюдал за матерью. Один раз она сказала:
-- Поправляйся и сразу пойдешь на экзамен. Скоро занятия кончаются.
"Значит, была в школе и все знает", -- подумал Роман.
В этот день Роман встал с постели, и мать закатила роскошный обед -- с мясом, которое уже было трудно купить.
Роману было хорошо и весело. Хотелось с кем-нибудь поговорить, но никого подходящего не было. Тогда вспомнил о Кольке. Где же Колька? Кольку он не видел ни разу с тех пор, как начал выздоравливать. Роман пошел к матери. Она сидела на кухне с бабушкой.
-- Тебе что? -- спросила мать.
-- Коля где?
Мать и бабушка быстро переглянулись.
-- Коля? -- мать замялась. -- Его нет дома.
-- А где он?
-- Он... он в Павловске... переведен туда работать на время.
Роман печальный побрел в комнату. Стало скучно. Постоял у окна. На дворе черными пятнами темнели проталины. Гулять еще было нельзя. От нечего делать Роман стал разглядывать раскиданные на комоде бумажки. Увидел голубой конверт, небрежно брошенный на альбом с открытками. Взял.
"Маме" -- стояло на конверте крупными буквами.
"Милая мамочка!
Когда ты прочтешь это письмо, я уже буду далеко. Не старайся отыскивать меня, так как все равно не найдешь. Я уезжаю на фронт, в армию добровольцем. Прости меня, мама, если сердишься, но мне очень надоело так жить здесь...
Еще раз прости. Целую всех: бабушку, дедушку, Аську и Романа. Отдай ему мои книги. Не сердись. Я буду писать с фронта.
Твой Коля".
Роман не слышал, как подошла мать. Он стоял раздумывая, пораженный тем, что прочел в письме.
-- Прочел? -- раздался над головой тихий голос матери. Роман вздрогнул и выронил письмо. Потом взглянул на мать. Та молча обняла его и привлекла к себе.
-- Значит, Колька не в Павловске? -- дрогнувшим голосом спросил Роман. -- Он на войне?
Мать не ответила.