Во время всех вышеописанных трений взаимные отношения между мною и учащимися нисколько не испортились: все споры велись в самой корректной, вежливой форме. В следующем учебном году, при вторичном приходе большевиков в Харьков, ученики, в силу правительственного декрета, получили то право, которого они так долго добивались...
В целях борьбы с течением среди учащихся, которое казалось мне нездоровым, я организовал среди них общество, которое мы назвали "обществом защиты школы". Целью его было изучение основных вопросов школьного дела и идейная борьба за здоровую, с нашей точки зрения, школу. Я считал, что таким путем будущие граждане свободного государства лучше всего смогут приучиться к культурным формам идейной общественной борьбы. Но на это общество мои враги вскоре постарались распространить злую клевету: его почему-то они стали называть обществом защиты старой школы (добавили всего одно словечко!) и приписывали ему антисемитический характер. Действительно, большинство в моем обществе составляли русские (хотя было в нем и немало евреев) -- но это отнюдь не говорило о каких-либо его антисемитических тенденциях. Мне очень легко было опровергнуть взведенную на меня клевету и перед лицом педагогического совета, и перед лицом родительского собрания, созванного специально по этому поводу.
Так оживленно, с своими маленькими бурями и неприятностями, текла жизнь в моей гимназии в первые месяцы 1918 года. В ее педагогическом совете тогда, к счастию, наблюдалось всегда большое единодушие. Были среди нас, учителей, правда, и несимпатичные субъекты, подло лавировавшие между различными течениями, но таковых было немного. Сюда относился прежде всего батюшка отец Шаповалов, гнусная, иезуитская душонка, священнослужитель и марксист одновременно. Впоследствии он сыграл видную роль в устройстве так называемой "живой" церкви, попав даже в состав ее верховного управления наряду с известным большевиком, проф. Покровским. Довольно подленьким и недобросовестным педагогом являлся еще учитель рисования Штейнберг. Он умел набирать массу уроков в разных учебных заведениях и везде систематичеки пропускал уроки; а с большевиками он сразу снюхался и вошел в дружественный контакт, малюя для них всевозможные плакаты. С ним наша гимназия, из-за постоянного недобросовестного пропускания им уроков, принуждена была в конце концов расстаться, хотя как преподаватель своего предмета он был недурен. Прочие педагоги были очень милые люди. Наиболее симпатичными мне были директор Н.Н. Кнорринг, учитель физики П.М. Ерохин и молодой учитель математики Н.Е. Подтягин. Кнорринг и Подтягин были настоящие европейцы в духовном смысле этого слова: в обоих, начиная с нынешнего облика, чувствовалась настоящая европейская культура. Оба они сейчас проживают эмигрантами за границей: Кнорринг во Франции, Подтягин в Чехословакии. Ерохин был попроще, погрубее, настоящая русская, несколько мужиковатая, натура, человек в высшей степени прямой и необыкновенно сердечный. /.../
Свободное копирование
