Возвращаюсь к своей судьбе. Вместе с другими товарищами по несчастью я был переведён на ст. Инта из столыпинского вагона в лагерный состав, причём попал в теплушку. Пробежав по лагерной ветке километров 10, поезд наш остановился против 5‑го лагпункта, находившегося от путей по прямой линии всего в одном километре.
Здесь случилась опять неприятность. Вагон-теплушка, как я упоминал раньше, был внутри оборудован довольно прилично, но не было внешних ступенек с той стороны, с которой нужно было слезать, ступеньки были только с одной стороны вагона. Насыпь была высокая, и нужно было бросаться в снег в высоту добрых 10 метров. В довершение всего на насыпи были сброшены в беспорядке доски, полузасыпанные снегом.
Такая картина неожиданно представлялась каждому, вышедшему из вагона. Естественно, все пятились назад, не решаясь сделать рискованного прыжка. Им на помощь приходили два конвоира, стоявшие у вагона: они хватали каждого выходящего за ноги и бросали его под откос. Такая участь постигла и меня. Как ни странно, но этот полёт прошёл относительно безболезненно и, скатившись с насыпи, я задержался как раз около наваленных досок.
Когда все были выгружены, нас построили по пяти и повели к лагерной вахте. Было уже темно, и идти по целине и кочкам было трудно и неудобно, в особенности мне с привязанными подмётками. У лагерных ворот производилась перекличка по формулярам, а затем шмон. Всё это заняло порядочно времени, температура была –25° C, мы стали мёрзнуть. Я сильно опасался отморозить ноги, но всё прошло благополучно, и мы, наконец, очутились в зоне перед карантинным бараком, где нам предстояло пройти двухнедельный карантин, но находившийся в бараке предыдущий контингент ещё не освободил его, и нам пришлось простоять на дворе часа два.
Я помню как в первую мою прогулку по лагерю я видел грустную картину, оставшуюся в памяти на всю жизнь. Лагерь был окружён не тыном, а колючей проволокой, которая не закрывала горизонта и давала возможность видеть окружающий пейзаж. Мы с Лебедевым остановились полюбоваться восходящим багровым солнцем, яркокрасным светом осветившим снежные холмы с чёрными силуэтами ёлок. Неожиданно на расстоянии с полкилометра от нас, как будто из снега, медленно выплыли 3–4 солдатские фигуры с ружьями наперевес и поплыли по красному снегу. На некотором расстоянии от них, также откуда-то снизу, появилась плотная, чёрная масса заключённых, тащившихся вслед за солдатами. Всё это протекло перед нашими глазами и также беззвучно опустилось в снег, как из него появилось. Когда заключавшие процессию несколько солдат исчезли из наших глаз, мы с Лебедевым взглянули друг на друга. Лебедев молча осенил себя крестным знамением. Эти люди как будто ушли под землю в могилу.
Лагерные новости были таковы. В карантине держат две недели. Затем в общих бараках в течение неопределённого времени ждут отправки на лагпункты. Не все лагпункты освобождены от уголовных; в большинстве случаев половина на половину, и зона соответственно этому разделена колючей проволокой. Лагерь выступает в качестве контрагента, то есть торгует живой силой и поставляет её на шахты. В шахты берут только молодых и здоровых, не старше 32 лет. Поэтому на пересылке скопилось уже около 3500 инвалидов; их в ближайшем будущем собираются отправить в Абезь, но там лагерь в очень плохом виде, он пустовал во время войны, пришёл в упадок и требует большого ремонта. На пересылке в ближайшем времени собираются открыть оздоровительный пункт, но только для молодёжи; там их 3–4 недели будут подкармливать, чтобы затем продать на шахты.
На шахтовых лагпунктах кормят хорошо, шахты от себя дают дополнительное питание, но работа тяжёлая, и в шахтах очень сыро. На пересылке кормят лучше, чем в лагерях внутри страны, так как здесь положение «Крайнего Севера». Полярного пайка мы, однако, не получаем, так как не дотянули 60 километров до Полярного круга, а этот паёк выдают только в «Заполярье».
Вещевое снабжение хорошее: всё выдают единовременно на руки: бушлат, телогрейку, ватные брюки, 2 рубашки, 2 пары кальсон, 2 простыни, пары портянок, наволочку, мешок матрас, который можно набить стружками, и старую красноармейскую ушанку. По всей вероятности, нам, более пожилым людям, придётся сидеть здесь, пока не будет создан лагерь в Абезе.
Женский барак помещается почти в центре лагеря; хотя он и обнесён колючей проволокой, но она никого не задерживает, и женщины через неё перелезают на свидания; это делать нетрудно, так как женщинам выдаётся мужское платье, и надзирателям трудно за ними уследить. Женщины тоже разных национальностей, но большинство из них русские, жившие во время оккупации с немцами. Есть, и довольно много, московских барышень, «гулявших» во время войны с американцами. Они по большей части из «хороших» московских семей. Большинство русских, находящихся на пересылке, москвичи, занимавшие крупные посты. Среди иностранцев встречаются мальчишки 14–16 лет, тоже осуждённые по 58‑й статье.
Лагерное начальство занято организационной работой. Заключёнными занимаются уполномоченные, которых ввиду исключительности положения трое: капитан Лаврентьев от МВД, старший лейтенант Охотников от МГБ и младший лейтенант, фамилии которого не помню, от неизвестной организации. Этот лейтенант является главнейшей фигурой, а заключённые называют его «призраком коммунизма», в то время как капитан Лаврентьев за глаза именует его «шефом жандармов». Из этой тройки самый неприятный — Охотников, который всех старается завлечь в стукачи.
КВЧ имеется и функционирует. Вольный начальник КВЧ мало показывается и ничего не делает, дело ведётся заключённым, бывшим советским полковником Чуловским. Это очень интересный человек. Он из дворян-помещиков, поступил в Красную армию в 1922 году, служил в кавалерии. До войны состоял курсовым офицером в Тамбовской кавалерийской школе. Во время войны попал в плен; что там было с ним — неизвестно, но, очевидно, он нашкодил. Будучи в Париже и в Италии, предположительно принимал участие в войсках генерала Власова, сам он об этом умалчивает. Хорошо владеет языками, в особенности французским, говорит также по-немецки и по-английски. В лагере пользуется весом у начальства, так как заместитель начальника лагпункта подполковник Самсонов был раньше как начальник строевой части Тамбовской школы его сослуживцем. Очень хороший художник-копиист Чуловский рисует всему начальству копии картин русских художников.
Свободное копирование
