Путешествие в страну всевозможных невозможностей - 95

Глава двадцатая

ПУТЕШЕСТВИЕ В СТРАНУ КОМИ

Поезд, вечер, огоньки,

Дальняя дорога…

Из цыганских романсов

Воронок, в который меня поместили, был маленький, вроде того, в каком везли на Лубянку, когда меня привезли из Финляндии. В задней двери было небольшое зарешёченное окошечко, в которое были видны улицы, но сидел я от него на некотором расстоянии, отделённый решётчатой дверью. Между этими дверями сидел конвоир, внутри же находился пожилой человек в форме морского офицера со снятыми знаками отличия, мрачного вида и с большой бородой.

Было 18 октября 1948 года, вторая половина дня, но было ещё достаточно светло, чтобы видеть сквозь маленькое окошечко в двери нищую старуху с протянутой рукой. Привезли нас на железнодорожные пути в районе Краснопресненской пересылки и отвели в столыпинский вагон, набитый до отказа румынскими военнопленными.

Один из них говорил по-русски, он объяснил мне, что все они были захвачены в плен в Крыму около Симферополя, были в лагерях для военнопленных, теперь же их объявили военными преступниками, дали по 25 лет и везли куда-то в лагеря.

Совместное пребывание с румынами было кратковременным, их в скором времени выгрузили и вместо них поместили человек десять шпаны (мелких воров). Ещё через некоторое время в купе ввели ехавшего со мной моряка. Его барашковая нансеновская шапка привлекла внимание жуликов, и они принялись его уговаривать совершить обмен на старую красноармейскую ушанку. Вскоре ему пришлось расстаться и с высокими сапогами.

Тем временем совсем стемнело. Вагон после катания взад и вперёд был, видимо, прицеплен к составу, и мы тронулись в путь. Куда? Этого ни я, ни мои спутники, конечно, не знали. Один из воров, одетый в красноармейскую шинель, был, видимо, «персона грата» — он распоряжался остальными с видом начальника и вёл переговоры делового характера с конвоирами, в результате которых последние просунули ему две полбутылки водки, пару буханок хлеба и колбасу, взамен чего им, по его приказанию, были выданы носильные вещи, с кого-то перед тем снятые.

Поезд шёл по окружной железной дороге, в окно был виден город со светящимися окнами; иногда неожиданно выплывали ярко освещённые городские площади с рефлектирующим мокрым асфальтом и неясными очертаниями кремлёвских башен и стен.

Я вошёл в дружеские отношения с подвыпившим главным вором, находившимся в добродушном настроении и обсуждавшим возможности войны с Америкой и её неизбежной победой. Ночью на станции Владимир (300 км от Москвы) со стороны конвоя поступило новое пополнение водки и закуски, видимо, купленное в станционном буфете. Старший вор давал конвоирам указания, в какие купе направлять бутылки, и оттуда неслись благодарственные выкрики. В обмен на полученные блага конвоиры получали отобранные у «фраеров» вещи, а также и наличные деньги, причём за бутылку водки они брали двойную стоимость. Однако количество водки на это число людей было не столь велико, чтобы можно было серьёзно напиться, но всё же настроение в нашем купе заметно поднялось, и я решил использовать момент в пользу моего обобранного товарища по несчастью. Заступничество имело успех, и ему вернули и каракулевую шапку, и высокие сапоги.

Он оказался «морским техником» — в моё время такого наименования на флоте не имелось. Человек он был до крайности напуганный; он шёпотом сообщил мне, что 6 месяцев находился в очень серьёзном заключении на «спецобъекте» МГБ под Москвой на специальном решении. «Спецобъектом» была Сухановская тюрьма. На мой вопрос, в чём он обвиняется, морской техник прямого ответа не дал, да я на этом и не настаивал.

В знак признательности за заступничество он подарил мне пластиковую ручку для пера, а я посоветовал ему продать на ближайшей пересылке каракулевую шапку и достать себе чтонибудь попроще, чтобы не вводить в искушение воров.