Дневник Владимира Ламсдорфа - 90

Суббота, 11 февраля

Поднявшись к министру, застал его очень обеспокоенным и озабоченным тем, что Зиновьев не представил ему еще проект статьи для опубликования в "Правительственном вестнике" согласно повелению государя. Когда он горько сетует на неаккуратность и бездеятельность Зиновьева, дверь открывается, и последний появляется с бумагой в руках. Гире задерживает меня и просит Зиновьева читать, что тот и делает с такой нервозностью и поспешностью, что почти нет возможности за текстом следить; на просьбу же повторить то или другое место следует неизбежно "Извольте, извольте", заставляющее Гирса всякий раз терять терпение.

Статья длинная, в начале многословная, написана стилем чиновника и слишком явно полностью оправдывает французов. Ни слова сожаления о погибших и раненых. Я позволяю себе сделать два маленьких замечания, которые Зиновьевым принимаются; вообще он собирается еще раз пересмотреть статью с редакционной точки зрения. После его ухода министр в отчаянии: он говорит, что статья, особенно начало ее, ему не нравится, что нет возможности работать с таким человеком, как Зиновьев. Я советую Гирсу пересмотреть ее, когда она будет ему представлена переписанной, и тогда ее сократить и переделать; это можно сделать лишь тогда, когда сам читаешь, а не только слушаешь слишком быстрое чтение, исключающее возможность какой-либо остановки или перерыва для обдумывания.

На маленькой площади у Зимнего дворца опять парад. Спустившись, нахожу своего друга Шварца устроившимся у окна; присоединяюсь к нему. Видим, как в сопровождении великого герцога Гессенского и блестящей свиты приезжает государь, верхом на небольшой белой лошади, по обыкновению в довольно низкой черной меховой шапке; Его Величество так мало выделяется из общей массы, что мой провинциал Шварц принимает за государя держащегося немного в стороне великого князя Владимира, на хорошей лошади и в более элегантной белой меховой шапке генерал-адъютанта. Государыня приезжает с Миллионной и направляется к правому подъезду в своей маленькой городской, совершенно неэффектной карете, с незадрапированными козлами, с одним казаком на запятках.

Мы с моим приятелем вспоминаем парады, на которые ходили смотреть во времена нашей молодости, элегантность и обаяние покойного государя и очаровательной императрицы Марии Александровны.

Мой министр посылает в 4 часа государю проект статьи, не внося в него изменений; я об этом сожалею, тем более что собравшиеся у меня в 4 часа к чаю Оболенский, Влангали и Никонов говорят, что все они при беглом прочтении проекта вынесли впечатление, что редакция его неудачна. Интересная перлюстрация донесений Лабуле к Гобле. Посол сообщает своему правительству, что третьего дня, на балу, государь в разговоре с ним очень строго отзывался об Ашинове и, казалось, находил, что этот авантюрист получил только то, чего заслуживал; но в то же время Лабуле выражает опасение, что общественное мнение не столь легко с этим примирится. Он добавляет, что Гире говорил ему о предстоящем опубликовании статьи с официальными разъяснениями.

Вся эта ашиновская история крайне любопытна. Наши горячие патриоты и не подозревают (если бы они только могли это знать), что первоначальная идея колониальных владений для России в тех местах исходит от князя Бисмарка, кошмарного железного канцлера!

Действительно, когда в 1885 г. Турция обратилась к нам с просьбой протестовать против занятия итальянцами Массауа и заручиться содействием еще двух императорских дворов, берлинский кабинет дал нам ответ, изложенный в нижеприводимой телеграмме от 26 янв./7 февр. 1885 г. из Берлина от нашего поверенного в делах графа Муравьева:

"Из уважения к союзу с Россией канцлер готов оказать нам содействие и поддержать протест Турции. Но он боится, что протест в этом вопросе трех империй без Франции останется безрезультатным, что было бы неприятно. Насколько ему известно, Франция не расположена протестовать, и в таком случае было бы опасно действовать без нее, потому что Франция могла бы отойти от трех империй и присоединиться к Италии и Англии. Канцлер добавляет конфиденциально, что, может быть, Франция желала бы действовать как Италия, а следовательно, не пожелала бы ее порицать. Под большим секретом Бисмарк обращает внимание на то, что в случае нарушения Италией трактата 1857 г. Россия могла бы, может быть, этим воспользоваться и занять, если Массауа уже не будет свободной, какой-либо другой пункт на Красном море близ Абиссинии".

Когда-то подозревали князя Бисмарка в желании вовлечь нас в авантюры и поссорить с Францией. Теперь наши пресловутые патриоты возымели желание привести в исполнение его планы. Зиновьев доставляет мне несколько найденных у адмирала Шестакова после его смерти бумаг. Тут полученные этой осенью покойным морским министром письма Ашинова, Киреева и их агентов, в которых его просят оказать покровительство этому высокопатриотичному делу. Среди этих бумаг нахожу написанную рукой государя записку следующего содержания: "Я желал бы знать мнение И.А. Шестакова, который, кажется, сочувствовал Аишнову".

Вся эта корреспонденция относится к тому же времени, что и прощение нижегородского губернатора генерала Баранова. Во время путешествия государя Баранов, напоминая о своей деятельности по находившемуся когда-то под покровительством цесаревича Добровольному флоту, писал Его Величеству 20 сентября 1888 года:

"В то время как почти все государства одно перед другим и иногда с большими жертвами, как Италия, стремятся захватывать пункты африканского берега, горсть русских казаков заняла берег Таджурского залива, сознавая важность как географического, так в особенности стратегического значения на случай войны с Англией названного залива. Долгие беседы с атаманом Ашиновым, который неоднократно по поручению казачьего круга приезжал в Нижний Новгород, привели меня к заключению:

1) залив в стратегическом отношении совершенно удобен и хорош;

2) форсировка входа весьма затруднительна;

3) посредством владения Таджурским заливом Россия входит в соприкосновение и сближение с православным населением Абиссинии;

4) местные богатства обещают добрую будущность для сбыта наших изделий и товаров;

5) захват берегов Таджурского залива так называемыми вольными казаками весьма радостное для нас событие, потому что не может при самом зародыше колонии вызвать недоразумения с товарищами по захватам колоний - с англичанами, итальянцами и т.д. Но заселение русскими выходцами африканского прибрежья только тогда принесет России всю массу возможной пользы, когда правительство твердо будет руководить устройством колонии и ее сношениями с соседями, а главное с Абиссинией. Только при этом условии колония получит подобающее ей государственное значение.

Повергая изложенное на благоусмотрение, приемлю смелость присовокупить, что в случае высочайшего соизволения я с особенной радостью взял бы на себя съездить под видом отпуска в казачью колонию на захваченные берега Таджурского залива и в Абиссинию, дабы фактически на месте проверить полученные сведения и затем, если, как надо полагать, сведения окажутся верными, при некотором содействии правительства образовать Российско-Африканскую компанию. Промышленной компании этой могло бы быть представлено право иметь свои суда и гарнизон для собственной обороны. По прошествии же некоторого времени и в удобный в политическом отношении момент последовало бы высочайшее Вашего Величества распоряжение о переходе в руки правительства военной, морской и административной частей управления новым краем, при оставлении за участниками-пайщиками частей торговой и промышленной".

Только в конце октября 1888 года, по возвращении в Петербург, государь послал этот документ министру со следующей пометой: "Я переговорю с вами об этом".

Министр тогда же обратил внимание Его Величества на то, что предприятие генерала Баранова кажется ему очень рискованным, а рассказы Ашинова весьма сомнительными. Прежде чем что-либо начинать, надо бы по крайней мере поручить какому-нибудь обстоятельному человеку из наших моряков ознакомиться на месте с положением дел.

Вопрос об Ашинове на этом и остановился. Что же касается духовной миссии присоединившегося позднее к авантюристу архимандрита Паисия, печатавшего в газетах воззвания о сборе пожертвований, то Гире два раза письменно указывал министру внутренних дел и обер-прокурору Св. Синода на сопряженные с нею опасности и неудобства; это было сделано сначала в августе, затем в ноябре, но записки эти остались без ответа и без последствий.

Что мог еще сделать министр иностранных дел?

Около 8 часов вечера государь возвращает проект статьи с надписью: "Хорошо"; министр запиской извещает меня о том, что статья посылается в редакцию "Правительственного вестника" и я могу разрешить Гречу пропустить все задержанные нами в цензуре телеграммы касательно Ашинова.