Дневник Владимира Ламсдорфа - 14

Вторник, 23 декабря

Встаю как обыкновенно. Готовлюсь к приезду министра, который возвращается императорским поездом и в 10 часов заезжает в министерство за бумагами, пока государь присутствует на похоронах генерала Бистрома. Гире плохо спал ночь и чувствует себя утомленным. В 11 часов он уезжает в Аничков дворец и возвращается около половины второго. Граф Петр Шувалов отправляется в Берлин. Прежде чем возвратиться в Гатчину, государь заезжает поздравить адмирала Посьета, только что получившего бриллиантовые знаки ордена Св. Александра Невского по случаю своего юбилея.

Среда, 24 декабря

Министр просит меня к себе раньше, чем обычно, и говорит, что желал поскорее сообщить мне нечто важное. Великий князь Владимир, отведя его третьего дня в Гатчине в сторону, сообщил: ввиду существующей опасности возвращения Баттенберга в Софию императорская семья, очень этим обеспокоенная, после семейного совещания пришла к заключению, что государю следует написать императору Вильгельму, а может быть, и великому герцогу Дармштадтскому, чтобы просить их (одного - как высшего главу Германской империи, другого - как главу Гессенского дома) запретить принцу Александру какие бы то ни было попытки реставрации. Министр замечает, что подобная попытка кажется ему невероятной, но великий князь возражает: она не является невозможной и необходимо сделать все, чтобы ей воспрепятствовать. Он говорит, что министр был бы не прав, принимая на себя ответственность за бездействие перед лицом этой опасности, тем более что со стороны такого человека, как Баттенберг, можно ожидать всего. На это Гире отвечает, что он ничего не имеет против самой идеи письма государя к императору Вильгельму, но при двух условиях: 1) нужно прозондировать предварительно почву и узнать, как это письмо будет принято, чтобы не подвергать нашего государя риску получить замаскированный отказ или уклончивый ответ; 2) предупредить о нем князя Бисмарка, поскольку опыт показал все неудобство прямого воздействия на монарха без поддержки со стороны канцлера, у которого могло сложиться неприятное впечатление и только поэтому вызвать с его стороны противодействие нашим желаниям. Великий князь соглашается с этими замечаниями. Остается решить, каким образом действовать. Гирсу приходит мысль использовать графа Петра Шувалова, большого друга князя Бисмарка, уезжающего завтра в Берлин, чтобы провести праздники с семьей; он предлагает [решает поручить ему] сообщить этот разговор его брату Павлу Андреевичу, послу, и действовать вместе с ним в этом направлении. Эта мысль очень нравится великому князю. Поэтому-то, говорит мне Гире, он и сел около него перед третьей пьесой в Гатчине. Вчера на докладе государь вполне одобрил и саму мысль, и способ ее исполнения. Он, по-видимому, знал, что великий князь Владимир должен был говорить об этом с Гирсом, а пришедший уже после доклада к концу завтрака великий князь сказал государю, что находит соображения министра вполне основательными.

Гире мне говорит, что Шувалов был очень доволен и польщен этой миссией, министр в восхищении от того, с какой легкостью тот схватывает суть дела; Гире даже сказал государю на докладе: "Какой он сметливый!"

Так как граф Петр будет в Берлине завтра, в четверг утром, министр просит меня послать ему через его брата, посла, личную телеграмму, сообщающую о том, что выработанный в Гатчине план действий одобрен и утвержден государем, но министр желает сохранить его в самой строгой тайне от всех в министерстве, пока мы не узнаем, насколько благоприятной окажется почва в Берлине.

Сомнения не исключены. Странные сообщения, полученные великой княгиней Екатериной; слухи о военных приготовлениях как в Пруссии, так и в Австрии, на которые конфиденциально указывал генерал Гурко-, наконец, направление нашей прессы и катковской партии, стремящейся посеять раздор и обострить отношения, которой наше правительство предоставляет полную свободу, потому что известно покровительственное к ней отношение государя. Здесь явно чувствуются силы, действующие помимо Гирса, а в таком случае - прощай доверие к нашей политике!

Министр рассказывает мне, что Их Величества оказали ему в Аничковом дворце самый дружеский и трогательный прием. Государь пожелал, чтобы он остался к 3-часовому завтраку. Государыня вышла в чем-то вроде капота и после завтрака водила его смотреть внутренние апартаменты, где только что были внесены изменения. Спальня будет на верхнем этаже; по этому поводу государыня спросила своего супруга, неужели ему не жаль расставаться с комнатой, которую они занимали столько лет, на что он ответил: "Ничуть". Одним словом, самое сердечное расположение, но никаких видимых для других его проявлений по отношению к моему дорогому министру! Надо признать, странная система. Между тем, Гире благодаря своему прекрасному характеру смотрит на вещи всегда с их лучшей стороны и, кажется, несколько приободрился.

Государыня его спросила, что сталось с его шевелюрой, и очень смеялась, когда он сообщил ей о своем намерении завести парик; но на этой теме остановились не слишком долго и хорошо сделали: государь лыс, как колено, а бедняжка государыня, говорят, в этом отношении не богаче его, но она укладывает то немногое, что осталось, и дополняет очень искусно завитым шиньоном.

Я спрашиваю, зачем она приехала в город; министр полагает, чтобы видеть апартаменты, в которых скоро придется жить. Впрочем, надо отдать ей справедливость: она не любит расставаться с государем и следует за ним как тень.

Зашифровываю сам секретную телеграмму Шувалову.