МАРИК
Марик – это особая страница в моей биографии, и мне хочется о нём сказать отдельной строкой.
Я повторила судьбу матери. У мамы был Миша, у меня – Марик. Мама очень жалела Мишу, я тоже очень жалела маленького Марика и душа болит по нём сегодня.
Марик родился патологически слабым ребёнком и в дальнейшем росте отставал в своём психическом развитии. Ясно, что он унаследовал что-то от Инны, его матери. И только свекровь с её любовью к этому несчастному ребёнку смогла поставить его на ноги.
В школу Марик пошёл в 8 лет. Он обладал феноменальной памятью и страстью к чтению, поэтому кругозор его был широким и разносторонним, и по гуманитарным предметам он учился отлично. Но вот беда в другом. Он не взрослел, оставаясь наивным, доверчивым, «большим ребёнком». Одноклассники его обманывали, над ним посмеивались и откровенно издевались: обрывали все пуговицы, опускали в дерьмо в туалете.
Садисты!
Поступил в пединститут на филфак, учился по философии, истории, литературе так, что поражал своими познаниями профессоров вуза. Однако удержаться не смог. То запоями читал и приходил из читального зала слишком поздно, когда общежитие закрывалось, то не сдал зачёт по методике преподавания русского языка и не был допущен к педпрактике как профнепригодный. Началась депрессия, и мы (я и свекровь) взяли его в Рославль и устроили на работу на завод тормозной аппаратуры. Там он и проработал 15 лет. За это время умер отец, а затем и бабушка.
Я его очень жалела. Ласки он по сути не видел ни от бабушки с её спартанским характером, ни от отца. Лишь со мной он был откровенен, любил меня и откликался на мои просьбы. Я давала ему советы, он меня слушался, я покупала ему одежду, еду, убирала их квартиру, когда свекровь последние три года этого не могла делать.
Он был не способен усвоить какие-то бытовые навыки: постирать, вымыть чисто посуду, помыть пол в квартире. Если делал, то очень плохо, и мне приходилось всю его работу исправлять. А на работе все пользовались его безотказностью, наивностью, посылали его на трудные участки работы, заставляли с ними пить самогон и т.д. Он был беззащитен, слаб духом, не понимал шуток и попал в моральную зависимость от рабочих цеха, которые даже заставляли выносить через проходную ими наворованные детали...
И тогда я поняла: не будет меня – он погибнет. Я дала ему деньги, он купил турпутёвку в Израиль, а когда приехал, то решение им уже было принято: уехать. Провожали его мы всей семьёй: Гриша, Маша и я. Дали полторы тысячи долларов, купили одежду и предметы быта на все 40 кг.
Вот уже три года он живёт в Израиле в Беер-Шева. Не писал два года, не звонил, на мои письма не отвечал. Когда позвонил, не поверила. Своё молчание объяснил трудностями, которые его ожидали в чужой стране на каждом шагу. Не хотел меня расстраивать. Теперь всё у него вроде неплохо: получает пенсию, подрабатывает, имеет подругу.
А душа моя по нём болит. Он всегда нуждался и сейчас, я уверена, нуждается в защите и поддержке. Он самый несчастный человек из всех, кого я знаю или знала в своей жизни. Родился больным. Не знал материнского молока и ласки матери. Ощущал свою ущербность, но ничего не мог изменить. Единственное, что он правильно сделал, это то, что уехал из России.
Пусть улыбнётся там ему Судьба. Когда я о нём думаю, комок печали подкатывается к моему горлу и слёзы туманят глаза... Если бы был жив его отец, он бы сына не отпустил в Израиль... правильно ли я сделала, что способствовала его эмиграции? Вдруг – нет? Сомнения постоянно гложут мою душу.
Свободное копирование
