Приблизилось время ехать на поселение; срок окончания тюремной жизни наступал 11 июля 1832 года, и как мне было известно, что родственники жены моей просили о поселении нас в Кургане, Тобольской губернии, и как жена моя ожидала разрешения от бремени в конце августа, то упросил ее ехать вперед до Иркутска, похлопотать там о нужных бумагах, так что по прибытии моем в Иркутск мы могли бы в тот же день отправиться в дальний путь и приехать на место до ее родов. 2 июля понес я сына моего Кондратия в тюрьму, чтобы крестный отец его Е. П. Оболенский и товарищи благословили его; младенец был одет в светло-голубую шинель, сшитую крестным отцом; он нисколько не смутился, увидев моих товарищей, обнимавших и целовавших его. Жена моя простилась со слезами; дамы наши крепко боялись за ее здоровье, за состояние, в коем она была с маленьким ребенком в ожидании иметь скоро другого. Всех более беспокоилась о ней А. Г. Муравьева: она прислала ей складной стул дорожный, предложила тысячу вещей, уговаривала при плавании чрез Байкал взять корову, дабы младенец во всякое Время мог иметь парное молоко. К. П. Торсон сделал для сына морскую койку; Н. А. Бестужев сделал винты и пряжки и привесил койку на надежных ремнях к крайнему обручу от накидки колясочной, так что эта койка была лучшею висячею люлькою; ребенку было хорошо лежать, матери было спокойнее; за люлькою висела занавеска, чтобы защитить от ветра.
3 июля уехала жена моя; без остановок достигла она Байкала; там не было казенных перевозных судов, тогда еще не было пароходов Мясникова, и она наняла рыбацкое судно парусное, на коем поместила коляску и несколько попутчиков. Плавание было самое бедственное: посреди озера поднялся противный ветер и качал их несколько дней; сын мой захворал; можно себе представить положение матери. Запасное молоко, взятое с берега, прокисло; вареного младенец не принимал; с трудом поили его отваром из рисовых круп; наконец, он не принимал никакой пищи -- мать была в отчаянии. На пятый день буря затихла, ветер подул попутный, и через несколько часов пристали к берегу. Жена моя доныне с восторгом выражает чувство блаженства, припоминая, когда она ступила на землю, когда сын ее, больной, измученный, голодный, освежившись свежим молоком, уснул сладко; а она, сидя возле него на полу, еще качалась всем телом, как на море, и благодарила бога за спасение сына. От Лиственной станции до Иркутска было ей недалеко; она приехала туда 12-го, ожидала меня на следующий день и напрасно ждала еще две недели. Все наши расчеты во времени и все наши предосторожности и меры рухнули от ветра и неисправности канцелярской. Замедление моего приезда в Иркутск имело две причины: генерал-губернатор Лавинский в то время осматривал свои губернии, и канцелярия его забыла к 11 июля предуведомить коменданта о месте моего назначения. Лепарский получил эту бумагу только 20 июля и в тот же день меня отправил. Таким образом, пришлось мне девять дней оставаться в тюрьме долее определенного срока. В продолжение всей бытности моей в каторжной работе не было никакого сбавления наших сроков; но после моего отбытия на поселение, чрез три месяца, значительно сбавлен был срок всем моим тюремным товарищам по случаю рождения великого князя Михаила Николаевича в 1832 году.
Свободное копирование
