В домашних заботах, катаниях на санках и «боях местного значения», как мама называла наши уличные драки, после которых я сидел на печке и «зализывал» свои болячки, незаметно подошёл Новый год. Радость была двойная: праздник и школьные каникулы. Правда, каникулы для сестры и брата, а у меня они были бессрочные.
Втроём мы принялись украшать дом и ёлку. Из полосок, нарезанных из старых газет, принесённых мамой из конторы, мы склеивали бумажные цепи, раскрашивая каждое звено разными красками. Красок настоящих у нас не было, их заменяли чернила и раствор марганцовки. Нас не огорчало, что было всего три цвета: белый, фиолетовый и розовый, но, не смотря на это, получились очень красивые цепи.
В центре самой большой комнаты (маминой) поставили ёлку (конечно, это была не ель, а сосна: ели в наших местах не росли), от вершины, увенчанной бумажной звездой, в углы комнаты протянули склеенные нами цепи. Ёлку обмотали цепями, и, казалось, она стоит в бумажной шубе. Раскрашенные бумажные шарики, свисавшие на нитках с веток, изображали бомбы, над которыми висели самолёты, вырезанные из бумаги. И шедевром украшения были несколько стреляных винтовочных гильз.
Целый день мама и бабушка колдовали у печки: пекли, варили, жарили. «Деликатесы» от нас убирали подальше. Улучив момент, кто-нибудь из нас, вроде бы по делу, оказывался на кухне, и потихоньку воровал пирожки и, гордый и радостный от удачи, делился добычей с остальными. Мама, а особенно бабушка, делали вид, что ничего такого не замечают и притворно вздыхали по поводу того, что, сколько ни пекут, а выпечка не прибывает. Наконец нас позвали.
- Троглодиты, хотите есть?
- Хотим, хотим! - и мы ввалились на кухню.
На противне, прижавшись, друг к другу, теснились подрумяненные пирожки. Три кружки с молоком стояли по углам стола. И начался пир! Мы с сестрой никак не могли угнаться за братом. Пока мы съедали по одному пирожку, он успевал съесть три. Соревнование продолжалось недолго – после съеденных нескольких пирожков и кружки выпитого молока - мы с сестрой насытились. А вот брат пока не очистил противень, не успокоился, и только тогда отвалился от стола со словами:
- Кажется, наелся на всю оставшуюся жизнь!
- Ой, Арик! В твоей жизни ещё столько будет пирогов, что и не сосчитать! При твоем телосложении кому-то трудно будет тебя накормить. А пока мы с бабушкой справляемся с этой задачей. И, слава Богу, что в доме пока достаток.
Мама как в воду смотрела. Вскоре наше благополучие показалось нам былым сном. Но об этом расскажу позднее, а сейчас приближался праздник – встреча Нового Года.
Давно был собран праздничный стол. Часы показывали одиннадцать вечера. Мы ждали приезда отца. Надеялись, что его хотя бы на один день отпустят к нам, к семье, из этого загадочного почтового ящика № 136. Стрелки часов приближались к двенадцати.
- Ну, что же, - вздохнула мама. - Видно, без отца встретим Новый Год. Каково ему там одному!
Вдруг радостно завизжал Бобка. Он то - лаял, срываясь на радостный визг, то - замолкал, наконец, мы услышали:
- Ну, ты, собачина, отпусти, а то не успею!
Дверь отворилась, и в дом ввалился отец, а за ним и Бобка.
- Здравствуйте, с Новым Годом! - с порога приветствовал он нас, освобождая плечи от лямок вещмешка. - Еле успел! Повезло: знакомый однорукий возчик на вокзале встречал родню. Так что меня прямо до дома доставили. Я с собой фляжку спирта захватил на всякий случай. Мы с возчиком на радостях по случаю Нового Года и неожиданной встречи хлебнули по глотку спирта …
Отец говорил и говорил. А мы стаскивали с него промерзшие пимы и колом, стоявший на спине полушубок: мороз был за сорок.
Стрелки ходиков почти сошлись на двенадцати. Уселись за стол. Взрослые разлили разбавленный водой спирт по стаканам, мы – молоко. И, ура! Вот и наступил Новый Год! 1943!
- Дай Бог, чтобы скорее войне конец! – тост отца.
- Дай Бог, чтобы были здоровы, и скорее вернулись в Рублёво! - тост мамы.
Мы радовались, что опять все вместе, хотя всего на одну ночь: отцу предстояло завтра возвращаться в свой почтовый ящик.
Только бабушка Гретхен сидела грустная. У неё не было ни родных, ни дома – пристанищем на старости лет ей стала наша семья.
- Да что же это я! – спохватился отец. – Совсем забыл!
Развязал узел вещмешка, засунул внутрь руку, закрыл глаза и притворно долго что-то в нём искал. Мы сгорали от любопытства. Ну что же это он так долго возится? Наконец отец стал медленно-медленно что-то вытаскивать.
- Раз! – выкрикнул он, и в его руках оказался пуховый платок белого цвета. – Подарок тебе, Соня.
- Ой! Ну, спасибо!
Отец опять засунул руку в мешок. Мы замерли.
- Два! – в его руках оказался пуховый платок серого цвета. – Подарок нашей домоправительнице, бабушке.
- O, mein Gott! - только и сказала бабушка, и из её глаз по морщинистому лицу потекли слезы. - О, mein Gott. Sie nein Alderman, sie отшень gut. Danke sch;n!
Она подошла к отцу, и поцеловала его в лоб.
- Ну, что вы, что вы, - смущенно забормотал отец, - Вы же для нас родной человек. И так, продолжим. Три, - отец вытащил из вещмешка новенькую портупею с широченным поясным офицерским ремнем.
– Подарок тебе, Арик. Носи, красуйся! Наверное, война и тебя прихватит, - и он тяжело вздохнул.
Глаза брата засияли, он с видимым удовольствием надел на себя эту «сбрую» – символ мужества, символ настоящего мужчины. Мы с сестрой от нетерпения ёрзали на табуретках. Что же это папа про нас забыл?!
- Четыре, - в руках отца оказались роскошные бурки. – Носи, Светлана, на здоровье.
Сестра обулась в бурки. Прошлась по комнате взад и вперёд, помахивая косой. Отец, изображая на лице растерянность, в почти опустевшем мешке что-то искал. Я буквально вытянулся весь, пытаясь высмотреть, что же там в этом мешке припасено для меня. Наконец, я услышал:
- Пять! – и отец в руках держал пожарную машинку.
Даже лучше той, от которой я когда-то открутил гайки. Машинка – просто чудо: и колёса, и лестница. Но что это такое? К лестнице привязан ключ! Я пытался отвязать его, но так спешил, что не мог справиться.
- Подожди, - остановил меня отец. - Сейчас всё уладим.
Он достал из кармана перочинный ножик и перерезал веревочку. Ключ оказался в его руках.
- Не спеши! - остановил меня отец, когда я хотел завладеть ключом, правда, не зная, для чего он нужен. Отец взял в руки машинку. Вставил ключ в дырочку возле колеса. «Трак – трак – трак», - с каждым поворотом ключа раздавался этот звук. Отец поставил машинку на пол, и она, к моему удивлению и радости, сама поехала.
- Ура! – обрадовался я. – Она ещё и заводная!
Все были заняты подарками. Мама и бабушка сидели, накинув на плечи шали. Нет-нет, да и непроизвольно поглаживали руками спадавшие с плеч на грудь концы пуховиков. Старший брат то застегивал, то расстегивал поясной ремень, протаскивая конец его через пряжку так, что повизгивала трубочка на пряжке, о которую тёрся ремень. Сестра расхаживала по дому – ей очень нравились бурки. А я без конца заводил машинку и пускал её кататься по комнате. Бобка лежал под столом и самозабвенно грыз кость, которой его одарили.
- Подождите, это ещё не всё, - произнёс отец, и вытащил из вещмешка небольшой пакет с кусковым сахаром. Вот это да! Сладкого мы давно не пробовали. У бабушки Гретхен запасы конфет давно закончились, а в магазине ничего сладкого и в помине не было.
- А это для хозяйских нужд, - и на стол, завернутые в бумагу, легли четыре куска хозяйственного мыла. – К новому году на заводе специалистов одарили сахаром и мылом, - объяснил отец.
Мылу особенно обрадовалась наша женская часть семьи: в доме давно уже не было мыла, купить его было негде. Изредка мыло приносили в деревню менялы, но просили за него так много, что оно становилось недоступным. И, как говорится, нужда научит: за сутки перед баней женщины готовили щёлок – заваривали кипятком древесную золу; процеживали настой через тряпочку и промывали им волосы в надежде, что избавятся от вшей. Борьба со вшами велась упорная, и не всегда люди выходили победителями.
Сия чаша, как говорится, не миновала и нашу семью: мама заметила, что Светлана беспрестанно чешет голову. Решила проверить, в чём дело, и ужаснулась - вши! Постелили на пол газету. Светлана встала на табурет, распустила косу и мама принялась вычёсывать вшей. Гребень скользил в волосах, а вши, как мусор, сыпались на газету. Их было столько, что они закрывали пробелы между строками текста. Бабушка сгребала очередную газету, усеянную вшами, и кидала её в горящую печь.
Мама решила отрезать косу. - Нет! Нет! Нет! – ревела Светлана. – Мама, придумай что-нибудь!
По советам соседок, которые мучились таким же недугом – вшивостью, сестре вымыли волосы в керосине, а потом промыли в горячем щёлоке. Вроде бы помогло. Но от Светланы долго пахло керосином, как от трактора. Так что в ответ на её дразнилку в мой адрес - «Кощей - бессмертный» я придумал для неё новую дразнилку - «Светланка – бензин – керосин». За что, понятно, получал подзатыльники.
Мама рано утром разбудила нас. На дворе было темно. За столом, который был так недавно богатопраздничным, сидел отец и завтракал. Хлеб, жареная картошка и чай – вот всё, что осталось от новогоднего угощения. Мама с бабушкой сидели напротив отца и молчали.
На дворе послышался скрип саней, лай Бобки. Дверь отворилась, и в дом вошел однорукий возница.
- Николай, пора. Собирайся. А не то к поезду не успеем. Дорога, хотя и накатанная, да мороз поджимает.
Отец распрощался, подхватил отощавший вещмешок и уехал в свой «ящик».
Даже во сне нам не могло присниться, что очень скоро этот «ящик» войдет в нашу жизнь, и мы будем жить рядом с ним и узнаем многие его секреты. А пока нас ожидали новые события.
По случаю первого января в совхозе был объявлен выходной. От Нового года все ожидали главного подарка - окончания войны.
Кажется, прошла вечность, как, уезжая в эвакуацию, мы распрощались с родной бабушкой. Первое время тосковали - без неё было скучно. В доме не было порядка и только тогда, когда в семье появилась бабушка Гретхен, порядок в быту был налажен, и мы реже стали вспоминать родную бабушку.
И надо же было случиться такому, что именно в этот день мы получили долгожданное письмо от родной бабушки - Надежды Харитоновны. Это был для нас не ожиданный и дорогой подарок! Почтальон торжественно вручила нам письмо, уселась на табурет, сняла с головы платок и не спеша, подливая в блюдце из кружки горячий чай, отхлебывая его небольшими глоточками, поглядывала на маму, читавшую письмо. Мама несколько раз перечитала письмо, казалось так долго его читала, что почтальон не выдержала:
- Софья Александровна! От кого письмо?
Письмо от мамы, она пишет, что здорова и как только получит вызов приедет к нам. Без вызова ей выехать из Смоленщины не разрешают, так как их район только что освободили от немцев.
- А, а, а… - разочарованно протянула почтальон.
Распрощалась с нами и ушла. Конечно, она ожидала каких-то необыкновенных новостей, а тут просто бабушка объявилась. Для неё, почтальона, такая новость – просто новость, а вот для нас эта новость была необыкновенной, и мы стали ждать приезда родной бабушки. Кроме того, в письме бабушка сообщила фронтовой адрес нашего дяди Николая , брата мамы. А где дядя воюет, было непонятно из адреса – номера полевой почты.
Письмо мы получили вовремя. В совхозе начался сбор подарков для фронтовиков - посылок. Кто что мог, то и складывал в сколоченные из фанеры ящички. Посылки были адресные (если известен был полевой адрес фронтовика) и безадресные, просто с надписью на ящике - «для фронта».
Мы свою посылку собирали очень старательно. Бабушка Гретхен связала из Бобкиной шерсти носки и варежки. Варежка, которую одевают на правую руку, была с двумя пальцами большим и указательным. Сестра спросила брата, зачем такая смешная варежка, он объяснил, что в такой варежке удобно стрелять из винтовки.
Мама из семейных продовольственных запасов достала два куска самого толстого сала, завернула его в полотенце и уложила на дно ящика. Оставленную отцом фляжку долила спиртом, выпрошенным по такому случаю у фельдшера, и втиснула её между кусками сала. Завернула десяток пирожков в пергаментную бумагу – и туда же, в ящик. Когда посылка была уложена, мы принялись, каждый от себя, писать письма дяде Коле. Светлана и я писали на одном листочке бумаги: сестра - с одной стороны, я – с другой.
У сестры письмо получилось – ну, просто как в газетах пишут - чтобы крепко бил фашистов. Я же подошёл к написанию письма очень даже практично. Мои желания свелись к двум: кончай скорее с войной и привези мне в подарок если не танк, то хотя бы наган. Танки мне очень нравились, но на такой подарок, я понимал, трудно было рассчитывать. А вот наган – другое дело! Наганы всегда почему-то появлялись у уполномоченных, когда нужно было людей пугать, или - у каких-то людей, вроде военных, которых чекистами обзывали. А я своим наганом всех бы их сразу запугал.
Старший брат написал, что, если дядя Коля со своими товарищами до лета с фашистами не справятся, то он удерёт на фронт.
Мама писала и при этом вздыхала и почему-то плакала. Мы решили, что это она о наших бедах пишет.
Уложили письма в ящик. Посылку закрыли фанеркой и накрепко заколотили. На крышке посылки красовалась надпись: «Полевая почта ***, получить бойцу Красной армии Садовому Н.А.». А еще брат внизу написал наш адрес и крупными буквами - «Бейте фашистских гадов!»
С гордостью мы отнесли посылку на почту и положили на кучу таких же посылок. Несколько дней совхозная детвора бегала на почту узнавать, когда же посылки отправят. Наконец, в середине недели за ними из Новосибирска пришёл крытый брезентом грузовик.
После войны мы встретились с дядей Колей, и он рассказал, что наши детские письма на его фронтовых товарищей произвели сильное впечатление. Письма ходили по рукам и затерялись. Мамино письмо зачитывали перед каждым боем, и оно многих вдохновило на подвиги: оказывается мама описала, как погибли жители совхоза во время ночного налёта немецкой авиации на Москву, и как хоронили убитых в братской могиле. Написала и про сожжённый немецкими самолётами поезд, в котором мы уезжали в эвакуацию, и про братскую могилу, в которой нашли свое упокоение многие пассажиры. Вот почему мама плакала, когда писала письмо брату на фронт.
Свободное копирование
