Выше я сказал, что товарищество выказывало уважение к памяти русских писателей и обещал привести факты. Так, в первый-же месяц, 17-го сентября, был поставлен спектакль, посвященный памяти Лермонтова. Шел "Маскарад", а в заключение "апофеоз". При поднятии занавеса зрители увидели посреди сцены бюст поэта, украшенный венками, утопающий в тропических растениях; по одну сторону его находились все артистки в белых нарядах с венками в руках, по другую артисты во фраках и также с венками. Оркестр сиграл "Славу", артист Песоцкий, если не ошибаюсь, прочитал стихи, затем все венки были положены у подножия бюста, "Слава" была повторена и т. д. На публику чествование памяти великого поэта произвело прекрасное впечатление. Вскоре происходило подобное-же чествование памяти Фонвизина, а еще позже -- Гоголя!
Впервые в драме обращено было внимание и на оркестр. В первое время его составляли преимущественно из евреев -- музыкантов, игравших на свадьбах. Дирижер, он-же и первый скрипач, вполне подходил по своим достоинствам к составу оркестра и антракты, благодаря ужасной игре музыкантов, проводились публикой вне зрительного зала. Товарищество посмотрело на дело иначе: оно составило оркестр из опытных музыкантов и дирижером пригласило г. М. Черняховского, пользующегося в Киеве большою известностью. Оркестр подо его управлением был настолько хорош, что "Гамлет" ставился с музыкой П. И. Чайковского, специально написанной им для этой пьесы. Вообще товарищество преподнесло Киеву массу удобств и преимуществ, каких до того не преподносил ни один из бывших антрепренеров!
Из молодых артистов, впервые выступавших в этом сезоне в Киеве, должен упомянуть о г-не Долинове, ныне артисте Императорских петербургских театров. Это быль безспорно талантливый юноша, серьезно смотревший на дело и много над собой работавший. Если я могу упрекнуть в чем-либо г. Долинова, то разве в том, что он слишком рано сам себя признал вполне законченным уже артистом, в силу чего у него явилось самомнение, не мало ему вредившее. Со времени первого своего появления в Киеве, он, в течении пяти лет, из "маленького", говоря театральным языком, актера выработался в довольно заметную величину, конечно благодаря Соловцову, дававшему ему "ход" (опять театральный термин). В последний-же сезон г-н Долинов слишком уже возмечтал о себе, стал небрежно относиться к делу, что называется задавать тон и в отзывах его о товарищах, заслуженных артистах, проглядывало какое-то пренебрежение. На сколько Долинов был высокого о себе мнения подтверждает и тот факт, что он счел себя вправе взять на себя обязанность преподавателя в драматических классах г. Блюменфельда, будучи совершенно не подготовленным к такого рода обязанностям, "Подобную дерзость", говорил покойный Чужбинов, "я никогда Долинову не прощу".