Читателю, вероятно, известно, что в "Собаке" бывало много и других художников,-- например, в последнюю зиму своей жизни -- Сапунов, чей голос как бы после смерти раздавался в стенах "Собаки", чей предостерегающий завет:
"Борис, не пускай в "Собаку" фармацевтов!"
Бывали: все свои зимы расписывавший стены "Собаки" и писавший художественные плакаты для наших лекций и "ночей" Судейкин; Кульбин, в качестве художника устраивавший свою, затем Кавказскую, затем некоторых художников выставки; тут, тоже недолго,-- до своей ранней кончины, бывала художница-- поэтесса Е. Гуро; тут постоянно сидела Е. Кругликова, начавшая здесь серию своих знаменитых силуэтов; бывали Добужинский, Арапов и другие художники из "Мира Искусства"; когда приезжал из Парижа для лекции со своей картиной "Terror antiquus", навещал "Собаку" и Бакст.
А когда приезжали настоящие, природные, иностранцы -- большей частью парижане,-- "Собака", вообще открытая лишь два,-- много три, раза в неделю,-- не закрывалась по ночам на целую неделю подряд. Это так и называлось: "Неделею Маринетти", "неделею Поль Фора"... Собирались устроить и "неделю Макса Линдера". Но ничего не вышло. Как только вошел разряженный маленький человек в -- тоже более парадную по общему характеру туалетов, чем обычно (ибо она была наполнена в тот вечер отменными "фармацевтами"), "Собаку",-- так сразу почувствовалось, до какой степени нужный, буржуазно-пошлый тон принес он (бедный, трагически покончивший с собою впоследствии, артист). Это сейчас же и отмстил в своей речи, произнесенной, правда, на русском диалекте, но со вставкою французского Собачьего слова "оммаж",-- Кульбин... Так вот, единственный "оммаж",-- сказал Н.И. Кульбин,-- который мы позволяем оказать нашему гостю,-- будет в том, что с него ты, Борис, не возьмешь денег за вход.
И мы, художественная богема, внезапно как бы наглухо застегнулись в присутствии этого чуждого нам элемента, как бы чужеродного тела, попавшего в бульон, пропитанный хорошо уживающимися друг с другом бактериями. Линдер сел в углу, и две какие-то малознакомые нам наряженные дамы тихо занимали его степенным разговором,-- контакта же со всем залом,-- при входе в который иногда объявлялось: "Все знакомы",-- у Линдера не образовалось никакого.
Наоборот, в неделю Маринетти, который не успел сказать своих произведений на публичном выступлении в Калашниковской Бирже и, проводя следующие дни, вернее, ночи сплошь в "Бродячей Собаке", высыпал там остатки своих чудаковатых поэм,-- наше единение с ним, несмотря на штыки, которыми встретили его ближайшие русские соратники, т.е. футуристы, эго-кубо,-- было настолько полное, что все как бы сразу и вдруг без труда постигли французский язык (на котором, а не на итальянском, он писал и читал)... И действительно, в устах Маринетти этот язык был вполне понятен: он сопровождался жестами, вполне обрисовывающими выбрасываемые им слушателям понятия; стихи его сплошь состояли из имен существительных, притом предметных, притом сказанных на "воскресшем языке", т.е. "ономатопических", т.е. в самих звуках выдающих свое содержание...
Свободное копирование
